— Вы сознаете мою мощь.

Гэ скоро присоединится к своим. И не присоединится, потому что нельзя присоединиться к тем, кого больше не существует; она будет сопровождать их вечно в безбрежной пустоте, как они сопровождали ее в космосе тысячи лет Д.С.В. Долгое странствие «Эль Гуазера» оказалось лишь предвосхищением конца, сном-предчувствием старого безумца с Земли. Гэ мельком увидела лицо Фрасиста, такое светлое в сиянии цветов на кусте. Она была благодарна ему за те несколько мгновений счастья, которые он подарил ей, за те краткие и неистовые ослепительные вспышки, которые предшествовали угасанию ее света.

— Вы сознаете мою мощь.

Кхи столкнулась с тем, кто оказался ее, и У Паньли оставалось только склониться. Ему наконец открылась абсурдность его жизни. Каждый раз, когда он испускал крик смерти — это осквернение первоэнергии, — он превращался в ревностного слугу Несотворенного, он подготавливал приход пустоты. Каждый раз, когда он закидывал в клетку ребенка на Шестом кольце, он сеял семена небытия на человеческой земле. Две важнейших дороги в его жизни — идеалы рыцарства и ужас набегов — приводили к одному итогу. Какой интерес в продолжении пути? Не лучше ли сложить оружие, погрузиться в забвение — полное, успокаивающее? Он умолял Катьяж простить ему его неудачу.

— Вы сознаете мою мощь.

Фрасист Богх был никчемным ребенком, никчемным кардиналом, никчемным муффием; где уж ему быть подходящим спутником для Гэ. Он любил ее, конечно же, но знал ли он, что такое любовь? Разве его сердце не было отравленным и зашлифованным догмами камнем? Убивая миллионы своих собратьев, наблюдая, как они умирают на огненных крестах, он стремился истребить самого себя. Так велика его вина, что никто и никогда не замолвит слова в его защиту, в его оправдание, даже предшественник на троне муффиев, его наставник в цинизме Барофиль Двадцать Четвертый. Ему никогда не простить себя, не принять себя, и, раз так, лучше ему себя отринуть — окончательно, радикально.

— Вы сознаете мою мощь.

Феникс была последней женщиной избранного народа, последней представительницей высшей и священной расы. Ни ее сердце, ни голова не выдержали бы жизни среди сплошных гоков, прóклятых богами людей, отпрысков самок со зловонным чревом и самцов с грязным семенем. Она не хотела рожать детей, у которых не будет другого выбора, кроме как спутаться с существами, гены которых заражены. Они переженятся с нечистыми людьми, оснуют расу ублюдков, забудут, что они избранные, сыновья священного Глобуса, Жерзалемяне. Чем отвечать за вырождение своего народа, она предпочла бы, чтобы ее душу десять тысяч раз навечно рассеяли.