Арина даже не испугалась. Все было как обычно — дурной сон, сейчас ее растолкают — и снова резать, зашивать, колоть… Будни.

Но сон проходить отказывался. Арина слонялась вдоль пустыря. Ей хотелось вернуться к вокзалу — и пройти эти три остановки еще раз, может, тогда наваждение спадет.

Кто-то подошел сзади.

— Еще в сорок первом. В сентябре. Выскочить никто не успел.Арина узнала голос соседки из зеленого дома.

— Анна Самойловна?

— Ой, Ришенька, живая! Хорошо-то как. А твои вот… В одну минуту. А ты только сегодня приехала? Пойдем ко мне, умоешься с дороги, поешь…

Арина отвернулась.

— Я, наверное, пойду, у меня еще дела в городе, — сказала она глухо.

Пыль

Пыль

Арина не знала, куда шла. Тоже въевшийся, как грязь, навык — идти вперед, не разбирая дороги и не глазея по сторонам, упершись невидящим взглядом в дорогу перед собой. Так можно идти весь день, не замечая холода, голода и жажды. «Пыль — пыль — пыль — пыль от шагающих сапог» — строчка из старого стихотворения вертелась в голове, как заезженная пластинка. Уже пять лет.

Сама того не замечая, Арина шла маршрутами своей жизни. От дома — до школьного здания красного кирпича. Мимо пустыря, где Аринины одноклассники встречались в футбольных матчах и просто потасовках с учениками соседней школы для особо одаренных детей.

Одаренные были странненькие — в черной форме дореволюционного образца, даже в фуражках и с пряжками на ремнях. То и дело употребляли какие-то странные словечки. Вообще держались как-то отстраненно, общались больше друг с другом, но видно было, что не задаются.

Хотелось познакомиться с ними поближе, но дружить с одаренными считалось ниже достоинства.

Сейчас школьное здание было почти цело, но пусто — ни одного не треснувшего стекла, в нескольких оконных проемах следы пожара.

А вот здание Медицинского института не пострадало совсем. Даже студенты и абитуриенты все так же кучковались на ступенях главного входа, сидели с книгами вокруг фонтана в скверике неподалеку, хлопали огромными, как не для человека сделанными, дверями.

Правда, казалось, что война не тронула институт потому, что тот просочился в собственное прошлое, в те времена, когда он был первым в России женским медицинским институтом, а мама Арины — студенткой. Ни среди ошалевших первокурсников, пытающихся зазубрить латинские названия костей, ни среди мудро улыбающихся старших, чувствующих себя корифеями медицины, парней не было. Может, двое или трое на всю пеструю компанию.

Арина мимолетом подумала об этом — и сразу забыла, снова сосредоточилась на пыли левантийских улиц под ногами. Улицы шли, не останавливаясь, мимо больницы, где работала Арина после института, мимо аптеки, где работала мама, мимо клиники отца. Мимо здания школы милиции, теперь полуразрушенного, мимо Северного порта, мимо стадиона, мимо оперного театра, мимо цирка. И наконец остановились у ограды Южного кладбища.