— Почему самостоятельно? Что она к врачам не обратилась? — хмурится Акира.

— Тоже так подумали, — говорит Майко, — да к тому моменту Кикуми врачей и больниц до дрожи в … культях боялась. Вот и …

Я киваю, вспоминая этот момент. Кикуми говорила, что до того, как она смогла говорить и передвигаться с помощью кресла, ее жизнь представляла из себя сущий кошмар.

— Я же все понимаю. — говорила она, держа чашку с чаем в руках и сияя совершенно счастливыми, ошалевшими глазами. — Мария-сан работает. А я для нее просто обуза была. Но так тяжело было просто сидеть целый день перед телевизором! С тех пор я телевизор терпеть не могу, от звука тошнит. Вы не представляете, каково это… просто сидеть и смотреть. А теперь я вот так могу! — она ставит чашку на стол и подпрыгивает в воздух, задевает стол, разбивает чашку, обливается горячим чаем, но ее лицо по-прежнему сияет.

— Аматэрасу, Кикуми-тян, хватит прыгать уже! Повредишь себе что-нибудь. — ворчит Мария-сан, спешно вытирая сперва Кикуми, а потом стол.

— Поэтому я это все с трудом помню. — признается Кикуми. — У меня в голове все смешалось. Я в себя-то начала приходить только после того, как Мария это кресло принесла и научила меня как им пользоваться.

— Но я все запомнила, — говорит Мария-сан, — все-все, что она говорила. Она не помнит толком, но эта вот штуковина… она что-то значит для … ну вы понимаете. — Мария не говорит слов «маньяк», «ублюдок», «тот-кто-похитил-Кикуми» или даже «он». Она боится напоминать счастливой Кикуми о том, что было и я ее понимаю. Верчу в руках полупрозрачную литеру, напоминающую букву «Z». Или все-таки — «N»? Что это означает? Для чего кому-то вживлять такую штуковину в живого человека? Никаким механизмом это не является и не может.