Поднялся Мстиславский.

— Хотел у тебя, государь, прощение просить.

— За что? — удивился Санька.

— Хульные речи на тебя говорил, да не понимал, что готовят тебе бояре хитрые. Подговаривали и меня. Ты, дескать, из ближних к царю Ивану был, послушает тебя новый государь… А оно вона, как вышло…

— Ты Иван Фёдорович не винись. Сражался ты за меня. Этим всё сказано. И за то тебе спасибо. А хульные речи на думе не в новость. Часто бороды трещат, посохи о спину и головы ломаются. Да и режут, бывало.

— Бывало, — рассмеялся Мстиславский.

— Вы всё как малые дети… Не можете по старшинству разобраться, кому верховодить. Ещё Иван Васильевич, брат мой, развести по углам вас пытался. Но, вы не успокоитесь никак. У стен Казани, царь Иван сказывал, едва сами между собой не подрались. Надо стены воевать, врага бить, а вы всё командира не выберете. В книгах древних разбираетесь, кто под кем ходил. Не смешно?

Санька с упрёком смотрел на лучших людей России. Те сидели потупив глаза.

— Смотрите… — с угрозой в голосе сказал Санька. — Чем с вами договариваться, возьму полководцев из незнатных родов, соберу пешее войско и с ними воевать пойду. А вы дома сидите!

— Не к нам твой гнев, государь, — рассмеялся Опраксин. — Наш род вообще ни под кем на войну не ходил, кроме великих князей и царей Российских. Да и то… Ста лет ещё нет, как Рязань под рукой князя московского.

— С вами ясно всё, — отмахнулся царь. — Потому в воеводы и ставлю. С другими труднее. Раньше ведь других князей не было, кроме Рюриков. И тогда, почему-то, никому зазорно не было под рукой брата идти на супостата. А сейчас братья спорят, вместо того, чтобы врага бить. Стоят, спорят, книги мусолят, а враг города грабит… Решат наконец кому руководить, а татар и след простыл. Города и веси пожжены, войско разбежалось, людей в полон увели. И так постоянно! И я уже столкнулся с вашими заморочками! Поставишь умного человека дела править, князья ему: «Ты мне не указ!».

Александр отпил из кубка, откинулся на лежанку и скривился. Надо было делать вид, что рана тревожит и заживает.

— Как нога, государь? — спросил Мстиславский.

— На поправку пошла. Заживает.

Мстиславский удовлетворённо сел.

— Совсем поправлюсь, тогда соберу всех, а пока слушайте Алексея Фёдоровича Адашева. Он мою волю передаёт. Не опасайтесь, он не своевольничает. Я проверяю, — Санька рассмеялся.

Его, осторожным смехом, поддержали бояре.

— А буде, кого сомнения гложить станут, приходи ко мне и спроси. Я разъясню.

* * *

Нога уже только сильно чесалась. Мазь снимала воспаление, чесночные компрессы убивали микробов, а сам он своей внутренней силой до такой степени не владел. Раньше он не задумывался и не тревожился, получится у него вылечить кого-либо или себя, или нет. И лечил. А после нападения на него и Гарпию вампирши Вампусы, — посланницы Аида, его не покидало чувство тревоги и даже страха. Да и общение с тёмными сущностями испачкало его внутреннюю энергию. Поэтому приходилось пользоваться народными средствами самолечения.