Санька, действительно, давеча выкопал несколько крупных клубней рогоза, напёк и накормил ими всех оставшихся «товарищей по несчастью», которые теперь мирно спали, а он, Санька, разговаривал с лесной нежитью.

— Ну, пошли, — сказал Санька и покряхтывая приподнялся.

Спина у него болела, кости ломило, руки ноги ныли. Хорошо приложило его бревном. Да и не одним, видимо, пока его брёвнами перемалывало.

— Наломало?

— Брёвнами бока намяло. И по башке шарахнуло. Аж искры из глаз посыпались.

— Вот эти искры я и увидел. Мы с Любушкой далеко были, когда у меня по голове что-то блыснуло. Я как почувствовал, что это меня шарахнуло. Я даже вскрикнул, да, Любушка?

— Да, мой хороший, — нежно проворковала кикиморка.

Санька шёл за Лешим, взявшись за кончик поданного ему прутика. Сам бы он точно дороги не нашёл, ибо темень стояла кромешная, а тропка виляла меж деревьев. Стволы Санька видел уже тогда, когда они мелькали мимо. Именно мелькали…

— «Странно», — подумал Санька. — «Мы быстро идём, или в глазах рябит?»

— А оказалось, это ты проявился, свет наш, сокол ясный.

— Ты это чего? — Спросил Санька. — Какой я тебе «сокол»?

— Мы тебе потом всё расскажем, — затараторила кикиморка. — Ты, главное, водяного убеди.

— То прикажи, то убеди… Как-то вас не понять, — пробормотал Санька.

— Почти пришли, — произнёс Леший. — Вон видишь, пенечек светится. Это я тебе его подсветил. Вот на него иди, только осторожно, там коренья кое где.

— Ах, млять! — Санька стукнулся мизинцем босой ноги о что-то выступающее из земли. — Спасибо!

Санька, осторожно ощупывая дорогу ногами, добрёл до маленького пенька и услышал, что в заводи кто-то плещется, как большая рыба.

— Водяной, что ли? — Спросил он, вглядываясь в темноту.

Плеск стих.

— Кто это меня спрашивает? — Пробулькало в голове у Саньки.

— Это я тебя спрашиваю, уважаемый. Если ты и есть водяной.