Где-то рядом извергается ад. Мир сошел с ума, а я пытаюсь его догнать.

* * *

Страх, это слово означает лицезрение истинного ужаса. Но что есть ужас для человека живущего в Мелисе? Для искателя в Мелисе, страх — это очень интимная вещь. Каждый искатель боится, ведь каждый искатель, в первую очередь человек, а уже потом всё остальное.

Чтобы вы лучше поняли, что из себя представляет контингент местности летального исхода, я расскажу вам историю из будущего. (Осторожно! Спойлер!) Эту историю я услышал от хранителя долины Мира, мастера храма Лунного Дракона. Вот эта история:

«Когда-то давно, в этом храме жил и тренировал учеников строгий мастер. Он был знаменит во всей долине. В детстве он дружил с ребёнком из знатного рода, этот ребёнок стал императором и они дружили до самой смерти. Но смерть не забрала их одновременно, император первым отошел в вечность. Строгим этот мастер был всегда, строгим порой без явной причины, а после смерти друга он стал еще строже. Он бил палкой учеников за малые провинности и ошибки. На тренировках он был очень жесток с учениками, особенно с теми кто не мог впитать всей мудрости и философии его учений. Многих учеников он бил палкой до тех пор пока та не сломается. Лучшие его ученики призывались хранителями удалённых провинций, но большинство уходило в личную гвардию императора. И вот, в ранние утро, один из учеников подметал главный зал храма, он обходил каждый угол и каждую колонну выметая всякую пылинку, уж очень он не хотел провиниться перед мастером и поэтому был весьма старателен. Но вот ученик задел хрустальную вазу, любимую вазу мастера, подарок покойного друга. Та упала и разбилась на тысячу осколков. Мастер обходил храм каждое утро и в это мгновение он был рядом и всё видел. Он подошел к ученику, и, подобрав упавшую из рук того метлу, стал подметать осколки. Ученик в слезах и плаче спросил учителя: «Мастер, почему вы не ругаете меня, разве это не самая любимая ваша ваза?» Мастер ответил: «Эта ваза была подарком императора, сорок лет она служила памятью о моём друге. Да, я любил эту вазу, мне нравилось украшать её свежими цветами наблюдая за её сиянием в лучах утреннего солнца. Ничто не давало мне большего наслаждения, чем созерцание её безупречной формы, но сорок лет назад, в тот день когда мне её подарили, с самого первого дня, в моём сознании, эта ваза уже была разбита».