Грей поднял вверх семейную реликвию Дарвинов.
– Только мы знаем тайну, скрытую в этой Библии! – выкрикнул он.
Беловолосый убийца, по-прежнему неузнаваемый из-за стекла, ответил с легким изумлением в голосе:
– Доктор Ульмстром показал нам все, что нужно, – руну «человек». Библия больше не представляет для нас ценности.
– Вот как? – Грей поднес Библию к огню. – Мы открыли Ульмстрому только то, что Гуго Хиршфельд написал на задней стороне обложки книги, но не показали, что есть на передней!
После мгновенной тишины голоса взволнованно забормотали. Донесся и женский голос, – похоже, беловолосая сестра-близнец тоже находилась за стеклом. Явственно прозвучало «нет!» Ульмстрома: директор защищался от обвинений.
Фиона обмякла. Монк подхватил девушку, удерживая ее голову выше прибывающего ядовитого газа. Однако Монк и сам нетвердо стоял на ногах. Грей не мог больше ждать.
Чтобы произвести гарантированный эффект на противников, он погасил карманный фонарик и… бросил Библию в костер. Грей всегда считал себя католиком, поэтому невольно ощутил внутренний трепет, совершив столь святотатственный поступок. Старые страницы мгновенно занялись, пламя полыхнуло и взвилось вверх.
Грей набрал в грудь воздуха и постарался придать голосу как можно больше убедительности, чтобы враги поверили его словам:
– Если мы погибнем, с нами умрет и тайна Библии Дарвина!
Он ждал, молясь в душе, чтобы обман сработал. Прошла одна секунда, вторая… Уровень газа повышался, с каждой секундой дышать становилось все труднее. Внезапно рухнул Райан – словно марионетка, у которой перерезали веревочки. Монк хотел поднять его, но упал на одно колено, не справившись с тяжестью тела Фионы. Подняться он уже не смог. Фонарик выпал из его ослабевших пальцев и покатился по полу.
Грей не отрывал взгляда от темной двери. Остались ли там люди? Поверили ли они его словам?..
Перед глазами все померкло, и он провалился во тьму.
За тысячи миль от Грея инспектор заповедника пришел в себя.
Сознание возвращалось в сумятице боли и мельтешащих цветовых пятен. Что-то трепещущее, словно крылья птицы, коснулось лица, и он разлепил веки. В ушах звучало пение.