О маме Маше и наших соседках я старался не думать. Всё равно сейчас ничего с той стороны не видно и не слышно. А ком под землёй ничего не ловит — это я проверил сразу, как мы только отошли от входа в подземный комплекс. Так что только и остаётся надеяться на лучшее.

А что с моей несостоявшейся подругой? Голова и лицо девушки залиты кровью и сейчас по цвету мало отличаются от её красного гюйса и такой же задранной юбки, из-под которой видны красные же трусики. Фанатка она красного цвета что ли?

Непорядок с юбкой надо поправить. Так, сделано. Что дальше? Красивые ножки ровненько лежат на бетонном полу и, похоже, переломов там никаких нет. Только царапины и небольшие порезы от битого стекла, которые уже не кровоточат. Проверять их на ощупь я постеснялся — всё равно ничего не пойму, а самому перед собой потом будет стыдно.

Руки девушки в таком же состоянии, как и ноги, даже лучше, поскольку я, падая сверху, прикрыл их своим телом, как и всю переднюю часть девушки. А вот что с моей спиной сейчас я посмотреть не могу, хотя чувствую, что что-то там не в порядке.

Ладно, вернёмся к любованию, а точнее осмотру пациентки без сознания. Почему-то же она не приходит в себя? Может девичий организм послабее моего, закалённого путешествием сквозь время, оказался, а может досталось ей от трубы сильнее. Всё-таки девица хоть и чуточку, но выше меня ростом оказалась.

Так, что у нас с головой? У нас, я надеюсь, всё в порядке, а вот у девушки — не понятно. Она вся в крови, причём неизвестно чьей — моей или её? Ведь я лежал прямо на ней, словно целуя в губы спящую красавицу, и моя кровь явно стекала на лицо девушки, разукрашивая его в её любимый красный цвет и явно попадая ей в открытый рот. Она хоть не захлебнулась? Да нет, дышит. Грудь — красивая, кстати, и, как оказалось, без бюстгальтера, — равномерно вздымается. А, приложив к ней ухо, я услышал, что и сердце стучит вполне уверенно.

И только сейчас до меня дошло, что нужно было проверить сердцебиение и дыхание девушки в первую очередь. Чувствую, даже покраснел от осознания своего кретинизма. Другое, что дошло до меня спустя секунду, так это весёлое потрескивание спасшего нас музейного стеллажа, который вовсю сигналил мне, что он хоть и металлический, но всё же не железный. И что труба, которую он старается на себе удержать, начинает его одолевать.

Попытка резво вскочить на ноги привела к сильной вспышке головной боли, заставившей меня обхватить свою голову руками и сдавленно замычать сквозь стиснутые зубы и зашумевший в ушах морской прибой. А всего меня закружившаяся голова повела в сторону злосчастной трубы и дала возможность повторно со всего размаху проверить её на прочность. Труба выдержала, что неудивительно! А вот морской прибой в моей многострадальной голове превратился в перезвон московских курантов. Но была и положительная сторона проделанного эксперимента — как ни странно, но острая головная боль ушла так же быстро, как и появилась, сменившись тупой, но дающей возможность сделать хоть что-то полезное в нашей непростой ситуации.