Остальные члены Тринадцати вместе со своими семьями собрались в одном из внутренний дворов, окружающих башню Додона. Все одеты безупречно. Дети Зевса, живущие в Олимпе, облачились в черное, с нарочито отрешенным выражением на лицах. Мои сестры позади матери. Сжав напоследок ладонь Аида, я иду к ним. Он еще крепче сдавливает мою руку.

– Останься.

– Что? – Я озираюсь. – Но…

– Будь моей, Персефона. И позволь мне быть твоим. На людях и наедине.

Я смотрю на него, и в моей груди, словно пойманная в клетку птица, трепыхается только один ответ:

– Да.

Не знаю, чего я жду. Конфликта. Обвинений. Но Аид беспрепятственно проникает в ряды Тринадцати. Прибывают репортеры, и Посейдон выходит вперед, чтобы сделать официальное заявление и провозгласить Персея новым Зевсом. Истина интересует людей гораздо меньше, чем их собственное восприятие, и сейчас это нам на руку. Пристальное внимание репортеров к Аиду тоже не повредит.

Все это время выражение лица Аида остается расслабленным, будто он регулярно посещает пресс-конференции. Его дискомфорт выдает только то, как он тайком от всех крепко держит мою ладонь. Когда все начинают расходиться, я льну к его щеке и шепчу ему на ухо:

– Ты прекрасно справился. Мы почти закончили.

– Собралось больше людей, чем я ожидал, – щепчет он, едва шевеля губами.

– Я не дам тебя в обиду. Обещаю.

Мы идем к машинам, но репортеры мчатся за нами, засыпая его таким количеством вопросов, что я едва за ними поспеваю.

– Вы все это время были в нижнем городе?

– Почему появились сейчас? Это связано со смертью Зевса?

– Вы тот загадочный мужчина, с которым сбежала Персефона Димитриу?

– Вы официально вместе?

Я поднимаю руку, переключая их внимание на себя.

– Друзья, мы с радостью сделаем официальное заявление… завтра. Сегодня мы собрались, чтобы оплакать смерть Зевса. – У меня было достаточно практики публичных выступлений, и я без запинки произношу эту ложь. Просто жду. Наконец, они замолкают и сосредотачиваются на сегодняшних событиях.

Когда нам наконец-то удается вырваться, Аид поворачивается ко мне и снова смотрит на меня так, будто впервые видит.

– Мой рыцарь в солнечных доспехах спешит спасти меня от прессы.