«Когда ты болеешь, когда ты страдаешь, когда ты плачешь без слез, когда ты кусаешь губы…» – продолжал работать поэт-компьютер в Европейском институте ядерных исследований на окраине Женевы.

Когда, когда, когда… Невразумительные строки перелетали из Швейцарии в Пихты и обратно. Заело!

В разгар пира дубовый стол с горячими закусками был перерезан вдоль телефонным звонком из Железки.

– Мезоны стали!

– Как так стали?

– Вот так, застыли в каре. Никакого намека на прежнее буйство. Стоят как ассирийцы или персы. Может быть, шарахнуть по ним тяжелой частицей, шеф?

– Еду!

Крупно: усталые, сосредоточенные на одной идее глаза «шефа». Средний план: дряхлый, разболтанный лимузин, не иначе из гаражей Аль-Капоне, «шеф» за рулем, за стеклом вьюга. Панорама: войско Дария Гистаспа в зловещем безмолвии ощетинилось пиками; мезоны…

В последней попытке хоть что-то спасти привел Крафаилов своего безумного дружелюба на свой холм.

– Беру за рубль комплект – телекомбайн с прицепом плюс мельхиоровые вилки, а они у меня уже есть – брал с финским сыром. Значит, на мельхиоровые вилки покупателя найду, и снова у меня рубль, и я тогда комплектом отовариваюсь в гаражном кооперативе… – тихо бормотал Агафон Ананьев и тихо пестрил золоченым карандашиком записную книжечку и как бы отгораживался локтем – никому, мол, не мешаю.

– Вот смотри, Агафон, Агафоша, дорогой ты мой человек! – несвойственным себе струнным призывным тоном проговорил Крафаилов и веерным жестом распахнул перед дружелюбом горизонт.

Он был уверен – проникновенное созерцание Железки исцелит помраченный дьявольским искусом разум Ананьева. Ведь чего проще, казалось бы, – стой и молчи, и зрелище родной, пронзительно любимой структуры, ее скромное, но удивительное полыхание в закатных снегах изгонит мышиную суету, наполнит сердце твое простым и мудрым блаженством.

Он глянул и сам со своего холма, и ужас хлобыстнул его лопатой ниже пояса – Железка в этот вечер ему не понравилась. Что же произошло, что изменилось? Да ничего не произошло, ничего не изменилось, но что-то неясное – то ли гнев, то ли раздражение, то ли просто сплин – проглядывало в любимых чертах… и крохотная желтая тучка стояла над пищеблоком физиологического вивария…

Да что же это? Неужто жалкая амбициозная заезжая личность может так легко прервать контакты, нарушить сокровенные связи нашей осмысленной, мирной и кропотливой жизни, исказить невыразимые черты нашей Железки, исказить невыразимое?

– …Утюг обращаем в аккордеон вместе с канарейкой, а канарейку в мотор «Вихрь» плюс магазин «Детский мир»… – тихо считал Агафон, глядя в разные стороны горизонта пустыми некомплектными глазами.