– Мы поругались, – ответила Хеннесси. – Забейте.

И по их лицам она поняла, что они гордятся Джордан.

Она прокралась в студию, чтобы покурить. Хеннесси страшно не нравилось, что они были полны надежды, но еще больше не нравилось, что эта надежда относилась к ней. Их снова ждало разочарование. Она всегда подводила своих бедных девочек. Ну и бардак.

На рассвете у нее сработал будильник, и, вместо того чтобы установить его заново, она позвонила Ронану Линчу.

Они встретились в кафе под названием «Шенандоа», неподалеку от Гейнсвилла – оно было расположено в противоположной утреннему движению стороне и открыто в тот нелепо ранний час, когда Хеннесси позвонила Ронану. Оно не пустовало, как можно было ожидать, учитывая время; посетители слегка напоминали дальнобойщиков, хотя само по себе кафе выглядело гораздо изысканнее, чем типичная забегаловка на шоссе. Покоробившиеся деревянные полы, грубые магазинные шкафы от пола до потолка, стеклянные столы, похожие на витрины. Сотни – и даже тысячи – безделушек. Судя по табличке у кассы, эти вещицы дарили люди со всего света. Одни явно были ценными (например, тонкие, как бумага, фарфоровые чашечки), другие совсем пустяковыми (например, резиновые утята в виде Дракулы). В итоге получилась инсталляция, в которой мерилом успеха была не столько цена, сколько блеск.

Хеннесси и Ронана провели к столику, где под стеклом лежали стальные розы, золотистые колокольчики и окарины. На полке рядом стояли шкатулки в виде книг, корабли в бутылках и ножи для писем в виде Экскалибура.

Ронан сказал:

– Мои родственники часто сюда ходили.

– Ты и Большой Диклан, – и она повторила: «Диклан», взяв заламинированное меню. Всё, что угодно, – при условии, что угодно тебе позавтракать. – Его имя просится на язык постоянно. На вкус оно как шоколад, правда?

Он посмотрел на Хеннесси молча и без особого восторга. Это осуждающее молчание было яснее слов. Оно намекало: «Очень глупо куражиться, когда я говорю совершенно серьезно, и нечего, блин, тратить время зря».

Хеннесси подняла бровь и ответила собственным молчанием, менее детальным. Оно подразумевало нечто вроде: «Прости, чувак, кураж – это всё, что мне остается, потому что я дико напугана и умираю».

«Грустно», – гласило молчание Ронана.

«Не нуждаюсь в твоей жалости», – ответило молчание Хеннесси.

– Доброе утро, ребята, – сказала официантка.

Она без всяких побуждений начала разливать кофе из старого металлического кофейника в кружки, уже стоявшие на салфетках. Официантка была пожилая женщина, полная, с ясными глазами. Бейджик с именем гласил «Венди», и это напоминало прозвище. Как будто ее настоящее имя было скрыто от завсегдатаев кафе «Шенандоа». Она наклонилась, чтобы принять заказ – конфиденциально, – словно выслушивала секретный доклад, потом постучала карандашом по блокноту и ушла.