– Срежь бумагу, – велел он.

И встал, скрестив руки на груди, а младший брат наклонился над картиной и начал резать – сосредоточенно, с аккуратностью хирурга. Бумага шипела и трещала, отпадая.

Диклан поймал себя на том, что закрыл глаза.

Он открыл их.

– Что это? – вновь спросил Мэтью.

Между холстом и подрамником торчала квадратная темная карточка. Плотная, с закругленными краями, с изображением женщины, у которой на лице был нарисован крест. Мэтью вытащил ее и перевернул. На обороте оказался ирландский номер телефона и подпись, почерком Ниалла: «Новый фений».

– Это не портрет Авроры, – сказал Диклан. – Это Мор О-Коррах. Моя мать.

63

63

«Поторопись, – сказал Парцифаль. – Поторопись».

Она не торопилась, когда складывала воедино разрозненные подсказки умирающего видения. Не торопилась, пока ехала через Вашингтон.

Некуда торопиться, когда все, о чем можешь думать, – это изувеченное тело за мусорным баком. Некуда торопиться, когда не знаешь, куда торопишься.

Фарух-Лейн казалось, что она часами видит перед собой один и тот же район. Они все выглядели одинаково. Вытоптанные газоны, потрепанные дома, стоящие вереницей, машины на кирпичах вместо колес, волнообразные тротуары, вздувшийся пузырями асфальт.

Среди них не было дома, который показал ей Парцифаль в своем последнем видении. Проблема с этим видением заключалась в том, что оно походило на сон – его наполняли скорее эмоции, чем бытовые реалии. Оно передавало впечатление от дома, а не то, как он выглядел.

Трудно было сосредоточиться на чем-нибудь, в то время как тело Парцифаля лежало в багажнике, аккуратно завернутое в старушкин коврик.

Фарух-Лейн знала, что близок Конец Света, с заглавной буквы. Она знала, что должна сосредоточиться. Она только что ВИДЕЛА, почему должна сосредоточиться. Но для Парцифаля уже наступил конец света, с маленькой буквы, и это было скверно, и с трудом удавалось смотреть на вещи в перспективе.

Кто-то стучал в заднее окно, и Фарух-Лейн поняла, что стоит прямо посреди улицы. Какой-то старик, без зубов и с палочкой. Ему, видимо, хотелось поговорить. Он напевал: «Красотка, красотка…»

– Потерялась, красотка? – спросил старик. И снова постучал тростью по машине. Тук-тук-тук.

«Да, – подумала Фарух-Лейн. – Именно».

Тук-тук-тук. Она вдруг поняла, что рукоятка трости, которой старик стучал в окно, имела знакомую форму: человек на вздыбленной лошади. Еще один фрагмент видения.