— Вы уже знаете новость?

— Какую новость? — не понял я.

— Доктор Вайсман умер.

Я был настолько ошарашен, что невольно сел. В конце концов мне удалось кое-как совладать с мыслями, и я выдавил:

— Откуда мне было об этом знать?

— Об этом написано в вечерних газетах.

Я объяснил ему, что только что вошел в дом.

— А-а, тогда ясно, — сказал секретарь. — Я весь вечер пытаюсь до вас дозвониться. Вы не можете подъехать, прямо сейчас?

— Но зачем? Я что, могу быть чем-то полезен? Что с миссис Вайсман, как она себя чувствует?

— У нее шок.

— Но отчего он умер?

— Он покончил с собой, — ответил мне Баумгарт с совершенно бесстрастным выражением на лице.

Помню, в течение нескольких секунд я молча смотрел на него, вытаращив глаза, после чего выкрикнул:

— Что за ахинею вы несете?! Такого быть не может!

— В этом нет ни малейшего сомнения. Прошу вас, приезжайте как можно скорее.

Он потянулся к рычажку, собираясь отключить аппарат. Пребывая в состоянии, близкой к истерике, я завопил:

— Вы что, с ума меня свести хотите?! Говорите, что с ним произошло!

— Он принял яд. Больше я вам, в сущности, ничего сообщить не могу. Но в письме у него сказано, чтобы мы немедленно вышли на вас. Так что приезжайте, очень вас прошу. Мы все здесь крайне измотаны.

Я вызвал аэротакси и погрузился в какое-то дремотное оцепенение, тупо твердя про себя, что этого не может быть. Карела Вайсмана я знал тридцать лет, с тех еще пор, когда мы с ним были студентами Уппсалы. То был человек во всех отношениях замечательный: умнейший, чуткий, уживчивый, в высшей степени собранный и энергичный. Этого я не мог себе представить. Такой человек на самоубийство не пошел бы никогда. Да нет же, я вполне сознавал, что с середины столетия число самоубийств в мире подскочило процентов на пятьдесят и что счеты с жизнью порой сводят люди, от которых подобного шага ожидаешь менее всего. Но услышать, что самоубийство совершил Карел Вайсман, для меня было все равно что услышать, что дважды два — пять. В характере у Карела не было ни атома самоуничтожения. С какой стороны ни возьми, это был, пожалуй, самый собранный, наименее подверженный хандре человек из всех, кого я знал.

«А не убийство ли это?» — пришла в голову внезапная мысль. Не могло ли статься, что он погиб от руки какого-нибудь агента из Центрально-азиатских Держав?