Мне было тесно. Само присутствие Шак’чи там, где ему быть не положено, давило, казалось, на саму душу. Ему, кстати, тоже было тесно. Мы оба боролись за пространство. За манёвр. За то, кто вольготно разляжется, слегка сдвинув ноги, а кто будет жаться на крохотном пятачке, который появился из-за этих сдвинутых ног, скрючившись в три погибели.

О, как давил обезьян. Мне казалось, что он бьёт меня со всех сторон, долбит посохом, руками, ногами, хвостом… Но он переоценивал себя. Я медленно и верно брал тело под собственный контроль, сжимая и зажимая Шак’чи. Он не мог никуда деться, нигде извернуться… И он не был готов к тому, что противостоять ему будет отточенный десятилетиями разум опытного мага.

Обезьян сдался спустя, по ощущениям, минут двадцать ожесточённой борьбы. Произошло это рывком. Ко мне просто внезапно вернулись все ощущения собственного тела, которые раньше «оттягивал» на себя Шак’чи, приглушая и ослабляя оные. Боль, жар, ожоги, облезшая кожа, сломанный ноготь, глаз, которым я упал прямо на песок, не сумев закрыть… Адская боль, тем не менее, не шла ни в какое сравнение с тем, что я нередко вынужден был испытывать. Но я не мог сразу её исцелить: для начала следовало разобраться в себе, а это ой как непросто, когда всё тело представляет собой один сплошной ожог. Внутри поселился жар. Словно настоящая топка: горяча чудовищно, но только подуй – и разгорится во сто крат горячее. Оттуда же шло чувство недовольства и раздражения пополам с растерянностью и злобой. Обезьян никак не мог понять, как он оказался в таком положении и почему именно он. А ещё в эту топку потихонечку текла моя прана. Очень медленно, небольшими порциями. Судя по системной оценке – около одной единицы в минуту-две. Но, чую, такая работа с Шак’чи мне будет обходиться дорого. Я смог приспособиться к новым ощущениям и активировать малое исцеление. Кстати, чувство было странное и необычное. Я словно бы… Не знаю… Отличалось всё так, будто я, к примеру, взял ложку, предварительно надев перчатки. Или смочив руки в смоле. Или ложка внезапно стала металлической, если какому-то богачу прийдёт в голову делать металлические ложки… Короче, вроде бы и то же самое, но отличия серьёзные, хотя, кажется, не особо мешают творить магию. Просто Шак’чи так или иначе взаимодействовал со всеми оболочками души. В частности, из моего ноуса к нему небольшими порциями текла обычная мана. А возвращалась огненная. Кстати, возвращалось чуть больше, чем уходило.

– …Чирррр! – я хотел сказать совсем другое, но из спазмирующего горла одновременно с рычанием и прокашливанием вылетело это. Внимательно наблюдающий Абтармахан, пару секунд повылуплялся на меня, а потом просто неприлично заржал. Я раздражённо на него глянул. По коже правой руки пробежало несколько огоньков пламени, которые я заметил глазами, но никак не ощутил. Кстати, днём было относительно прохладно, но сейчас я никакого холода или сырости не чувствовал: лишь иссушающий жар. Буквально иссушающий. Вода вокруг парила, потихоньку уходя. Моё тело было абсолютно сухим. Ни капли пота, ни капли жира. Ничего.