Семь лет я носила в себе тайну. Словно огонь, она согревала меня изнутри каким-то чистым теплом. Никто другой не видел этой тайны. Стоило мне взглянуть на отца с матерью, и я чувствовала, как пламя разгорается сильнее, а когда я смотрела на маленького братика, тепло разливалось по всему моему телу. Однажды я решилась поделиться своей тайной с матерью.

– Кассандра, ты говоришь о любви, – прошептала мать, боязливо озираясь, нет ли рядом чужих ушей. – Но не о той, что ведома спартанцам. Они должны любить только свою землю, государство и богов. Поклянись, что не раскроешь эту тайну никому, – потребовала она, сжимая мне руки.

И я поклялась.

Одним ненастным зимним вечером, когда за стенами дома бушевала буря, наша семья собралась возле пылающего очага. Мама держала на руках маленького Алексиоса. Я устроилась у ног отца. Может, и внутри моих близких горело такое же пламя? Ответа я не знала, но надеялась, что так и есть.

А потом в тепло нашего святилища проник звук ногтей, царапающих дверь. Мать крепко прижала к себе Алексиоса и посмотрела на дверь так, словно за ней, в темноте, прятался демон.

– Николаос, пора, – произнес снаружи голос, похожий на хруст пергамента.

Отец встал, набросив на мускулистое тело плащ кроваво-красного цвета. Густая черная борода не позволяла разглядеть выражение его лица.