Уже не зная этого, не видя больше друг друга, мужчина и женщина одновременно отвернулись от зеркал и подошли к окнам – конечно же, каждый в своём мире.
Он отключил подсветку и долго вглядывался в коричневый полусумрак, окутывающий кубы и пирамиды зданий вокруг главного путепровода. Она приоткрыла фрамугу и, опираясь на подоконник, всматривалась в голубоватую дымку, скользящую между башнями и параллелепипедами проспекта.
Синхронизация отступала всё дальше и дальше, и они думали уже совсем несхожими словами и образами, но в общем-то об одном и том же. Что хитрый деляга, получив расшифровку, непременно захочет «вкусить высоких чувств», прежде чем продаст артефакт. И прочтёт заклинание, возложив руку на каменное чело.
И окажется в иномирье, и не мысленно на считаные секунды, а во плоти и навсегда.
Генри Лайон Олди Пять минут взаймы Рассказ
Генри Лайон Олди
Пять минут взаймы
Я познакомился с покойным Ильёй Аркадьевичем на последнем заседании городского клуба фантастов. Там как раз бурлил апофеоз побиения камнями очередного наивного автора, только что отчитавшегося и теперь, с тихой улыбкой мазохиста, внимавшего критике. Когда новый прокурор стал протискиваться к трибуне, я, пользуясь случаем, стрельнул у него сигарету и направился к выходу. Вообще-то я не курю, но это был единственный уважительный повод дождаться раздачи дефицитных книг на лестничной площадке, а не в зале судилища.
Обнаруженный мною на ступеньках человек пенсионных лет держал в руках незажжённую «Приму» и явно не собирался доставать спички.
– Я так понимаю, что вы тоже не курите, – улыбаясь, сказал он, и через пять минут беседы я не перешёл с собеседником на «ты» лишь по причине разницы в возрасте.
Илья Аркадьевич оказался милейшей личностью, а также владельцем прекрасной библиотеки, старавшимся не обсуждать книги, а читать их. В этом наши интересы полностью совпадали. Ещё через два часа я шёл к своему новоиспечённому знакомому пить чай, локтем прижимая к боку честно заработанные тома.
Библиотека Ильи Аркадьевича превзошла мои самые смелые ожидания. Я с головой зарылся в шелестящие сокровища, изредка выныривая для восторженных междометий и отхлёбывания непривычно терпкого зелёного чая. Обаятельный хозяин, щуря весёлые голубые глаза, отнюдь не умерял моих порывов, и под конец вечера я с необычайной лёгкостью выцыганил у него до вторника совершенно неизвестное мне издание Мацуо Басё, размноженное на хорошем ксероксе и заботливо переплетённое в бордовый бумвинил. Если учесть при этом, что темой моей самодеятельной монографии было «Влияние дзэн школы Риндзай на творчество Басё в лирике позднего японского средневековья»… Широко, конечно, сказано – монография, но всё-таки… Вот так, на самой тёплой ноте, и закончилась первая из трёх моих встреч с покойным Ильёй Аркадьевичем, и поздно теперь впадать в привычную интеллигентскую рефлексию, твердя никчёмные оправдания… Поздно. Да и незачем.