Залез на крышу. Красивый вид открывался отсюда. Простор!

Деревня стояла на пригорке. Внизу зеркальной лентой, в которой отражались облака, блестела река. Луг возле реки выглядел пронзительно зелёным, в пойме паслись коровы. Дальше, до самого горизонта тянулись лишь изредка пересекаемые полосами деревьев поля. Небо хмурилось.

Я осмотрел крышу. Насчитал три новые латки. Сделаны они были небрежно. «Конечно, работал-то Семён не для себя», — подумалось мне. — «А матери, наверняка, пришлось ещё и бутылку ему поставить…» Стало неловко за то, что маме пришлось обращаться к чужому человеку.

Когда я слез с крыши и вошёл в дом, мать вовсю хлопотала, собирая на стол. Плита пыхтела, кипели кастрюли.

— Иди сынок, садись, покушай… Подождёт эта крыша. Постоит пока.

— Мам, следующим летом перекрою её всю заново, обещаю, — потягивая носом запах настоящего наваристого борща, ответил я. — Раз уж стала течь, лучше не будет. Куплю материалов, возьму с собой людей, всё сделаем.

— Да ты не переживай, сынок, поешь…

Мать придвинула ко мне тарелку с пирогами, поставила на стол крынку со сметаной. Мамина еда самая вкусная. Я как будто вернулся в детство. Вспомнилась беззаботная жизнь, сёстры, отец…

— Столько проехал, совсем, наверно, голодный… — продолжала причитать мать.

— Мам, ну тут всего-то до города сто двадцать километров, — сказал я, а самому стало совестно. Ехать-то всего чуть больше часа, а я два месяца собирался. Вон мама как рада.

— Как там Танюша? — расспрашивала мать. — Я носочки ей связала, ты не забудь забрать.

— Не забуду, — пообещал я. — Хорошо всё у нас, сейчас Катерина с Танюшкой на море.

— А тебя что же не взяли? — всплеснула руками мать.

— Мам, ну у меня дела, я работаю… Надо бы мне крышу тебе получше заделать, а то осенью ещё, чего доброго, потечёт. Пару листов шифера надо раздобыть. Пойду, наверно, к Мишке-председателю попрошу. Найдётся уж, наверняка, где-нибудь в вашем хозяйстве.

Когда-то с Мишкой мы сидели за одной партой. Он так и остался в деревне, был теперь главой хозяйства, своих одноклассников никогда не забывал. Помогал всем.

— Ой, не сказала я тебе, — всплеснула руками мама. — Ведь нет Мишки, помер…

— Мам, да что ты такое говоришь… — вскочил я. — Как помер? Отчего? Мы ж с ним одного года…

— Да вот помер, недели две назад. Всем селом похоронили…

— Да как же так?

Я был растерян. Мишке, как и мне, было тридцать два года. На здоровье он никогда не жаловался.