«Второго секретаря московского обкома головой об стол, безо всякой вежливости и такта», — подсказал в этот момент внутренний голос.

Нос Станкевича встретился со столешницей с неприятным звуком. Он заорал, выпрямляясь — волосы его я уже отпустил, отбросив вырванный клок. Станкевич ревел от боли и ярости, замахал руками, а я схватился за край стола и могучим рывком подбросил его, опрокидывая. Станкевич снова получил столешницей по лицу и отшатнулся. Он запнулся о ковер каблуком, заваливаясь назад — и с глухим стуком, с размаха падения вошел затылком в стекло панорамного окна. Стекло оказалось крепким, не разбилось. По нему Станкевич и сполз вниз — не потеряв сознание, но явно потеряв ориентацию.

«Нет-нет-нет, стой!» — это уже мой голос разума истошно закричал, обращаясь к самому себе. Было отчего кричать — проходя мимо опрокинутого стола с пола я подхватил бронзовую статуэтку красивой девы, перехватывая ее за голову на манер булавы — с боевой частью в виде тяжелого основания.

Жить Станкевичу оставались считанные секунды. Я сопротивлялся демонической сущности как мог, но у меня просто не получалось взять свои действия под контроль. Пока не получалось — я почувствовал, что бездушный холод отступает, еще немного и…

— Пожалуйста, не надо! — раздался за спиной девичий голос.

Обернулся я резко, готовясь атаковать. И увидел Алису — девушка стояла прислонившись спиной к дальней стене, закрывая лицо руками.

Вот почему Станкевич так себя вел. Алиса все это время находилась здесь, слушала нашу беседу. Слушала, а не наблюдала — взгляд бы я почувствовал; зато чувствовал какое-то иное внимание, вот это и не давало мне покоя.

Это оказывается не у Станкевича такой тяжелый взгляд и раздрай эмоций, это просто не только мы с ним в кабинете были. И понятны теперь вопросы его вроде на первый взгляд такие тупые и повторяющиеся. Все потому, что ответы на них предназначались не для него совсем.

Как просто.

После прозвучавшего только что возгласа Алисы ледяная жажда убийства меня практически отпустила. Но обжигающий холод ярости из груди еще не ушел, поэтому, чтобы не доводить до греха, я швырнул бронзовую статуэтку прямо в голову портрета на стене. Четко попал, аж в стене вмятина появилась заметная, на все лицо — только лавровый венок теперь четко виден остался.

Желание убивать как рукой сняло, а от осознания того, что могло только что произойти, окатило волной жара.

— Прошу понять и простить. Был напуган, — поднял я открытые ладони обращаясь к Алисе. Какой у меня удивительно ровный и спокойный голос.