— Я знаю, что произойдет со всеми вокруг меня, — ответил патрульный, субвокализируя.

— И мы ничего не можем сделать?

— Нет. Эти события описаны в истории. Держись, Джейн.

— Ты мрачно выглядишь, Эверард, — произнес Берманд на германском наречии.

— Я устал, — ответил Эверард.

Знание этого языка (как и готского) вложили в него на всякий случай, когда он покидал двадцатый век. Язык напоминал тот, который он использовал в Британии четырьмя веками позже, когда потомки варваров с берегов Северного моря отправились ее завоевывать.

— Я тоже, — пробормотал Берманд. — На мгновение в нем проявилась необычная, внушающая симпатию мягкость. — Мы оба долго были в пути, не так ли? Надо отдохнуть, пока есть возможность.

— Я думаю, тебе пришлось тяжелее моего, — произнес Эверард.

— Ну, в одиночестве меньше хлопот. Да и земля цепляется к сапогам, если пропитана кровью.

В предчувствии удачи Эверарда охватила дрожь. Именно на это он надеялся, над этим упорно бился с тех пор, как прибыл сюда два дня тому назад. Во многих отношениях германцы вели себя как дети, капризные, простодушные. Больше, чем Юлий Классик, которому хотелось лишь продемонстрировать свои амбиции, Клавдий Цивилис — Берманд — жаждал общения с дружелюбным собеседником, возможности облегчить душу с тем, кому ничего от него не нужно.

Эверард связался с Флорис.

— Слушай внимательно, Джейн. И сразу передавай любые вопросы.

За время короткой, но интенсивной подготовки Эверард убедился, что она хорошо разбирается в людях. Вдвоем им легче будет понять, что происходит.

— Ладно, — нервно ответила она, — но лучше не упускать из виду и Классика.

— Ты с юных лет сражался на стороне Рима? — спросил Эверард на германском.

Берманд издал короткий смешок.

— Да уж, и не только сражался. Ходил в походы, учил рекрутов, строил дороги, торчал в бараках, дрался, пьянствовал и развратничал, проигрывался в пух и прах, умирал от болезней — в общем, терпел бесконечную дурь солдатской жизни.

— Я слышал, у тебя есть жена, дети, хозяйство.

Берманд кивнул.

— Не одни лишь тумаки да шишки валятся на головы солдат. А мне и моим сородичам везло больше других. Мы же королевского рода, как тебе известно. Рим хотел от нас, чтобы мы не только воевали, но держали в повиновении свой народ. Всех нас вскоре произвели в командиры и часто давали длительные отпуска, когда войска стояли в Нижней Германии. Собственно, пока не начались волнения, мы там по большей части и стояли. Дома частенько бывали, участвовали в народных собраниях, Рим нахваливали, ну, и семьи, конечно, навещали. — Он сплюнул. — Только никакой благодарности!