Открыв глаза, я встречаюсь взглядом с внимательными глазами Лукаса.
— Правильно, — кивает он. — Это вино много лет хранили в кедровых бочонках. Только маги с очень сильными земными линиями силы могут различить в этом вине кедровые нотки.
— Ах, Лукас! — Ещё глоток — и на этот раз я медлю, удерживая вино на языке, а древесные ароматы всё сильнее будоражат магические линии. — Прекрасное вино.
Лукас довольно улыбается, его глаза сияют.
— Ты умеешь чувствовать красоту во всём. Знаешь толк в музыке, а теперь и в вине. — Он задумчиво рассматривает бокал. — Дураки гарднерийцы. Нельзя объявлять вино вне закона.
Я снова подношу к губам бокал — ласковые ветви кедра обнимают меня, унося напряжение, даруя покой, и из глубин памяти поднимаются нежданные мысли: я вижу прекрасное лицо Айвена, вспоминаю, как он обнимал меня, как мы сливались в огненном поцелуе, как окутывали мои плечи его крылья…
«Айвен!»
Горе накрывает меня холодной колючей волной, в груди поднимается боль…
«Эта ночь должны была быть нашей, Айвен. Мы с тобой должны были провести её вместе».
Ещё глоток вина, на этот раз в отчаянном усилии смыть нежным кедровым ароматом нестерпимую горечь воспоминаний.
«Его больше нет, Эллорен. Перестань о нём думать».
Я прерывисто вздыхаю, а успокаивающий аромат деревьев дарит картины леса, помогает потушить вспышку печали.
Скинув вышитые туфельки, я зарываюсь ступнями в тонких чулках в пушистый ковёр, коленями почти касаясь Лукаса — он сидит на стуле, совсем близко. Ставлю фужер на столик и задумчиво разглядываю моего визави — он устроился очень удобно, опирается локтем о колено, бокал покачивает в руке.
— У тебя было много женщин? — помедлив, вдруг спрашиваю я.
Прежде чем ответить, Лукас подносит к губам бокал, его взгляд становится настороженным.
— Несколько.
Почему-то от его ответа мне становится не по себе. «Но это же глупо!» — мысленно ругаю я себя. Лукас не раз давал понять, что он далеко не девственник.
Ощутив, видимо, моё недовольство, он сдвигает брови.
— Я никогда не делил постель с гарднерийкой, если это для тебя важно.
Обида прорывается даже сквозь убаюкивающий кокон хмеля, и я усилием воли пытаюсь её прогнать.