«В связи с бригадным дженералем Бел Амором вспоминаю такую прошлогоднюю сцену. Ранней осенью в один из солнечных деньков я стоял на гранитной набережной Колымаги-реки у памятника Саше Племяшину. Хороший памятник, мне нравится, — Сашка задрал руку и держит двумя пальчиками дикое яблочко. Рядом на дворовом полигончике мальчишки играли в футбол, мимо неспешным прогулочным шагом проходил почтенный пожилой человек в расстегнутом старомодном кожаном пальто полувоенного покроя, в шляпе и с потертым портфелем, в котором, подумал я, лежала далеко не персональная пенсия. От сильного удара мяч взвился в воздух и полетел в его сторону. Пожилой человек мгновенно преобразился — сдернул шляпу с головы, выпрямился, раздвинул грудь (на лацкане пиджака сверкнул орден Почетного легиона «значит, пенсия, все-таки, персональная», подумал я), по всем правилам футбольной координации широко расставил руки — в левой портфель, в правой шляпа — и в высоком прыжке, отклонившись, сверкая лысиной на солнце, прицельным ударом крутого лба отправил мяч игрокам. Пацаны в восторге зааплодировали, а я был в умилении — я узнал Бел Амора. Бригадный дженераль тоже меня узнал, улыбнулся, кивнул и сказал, будто оправдываясь:

— Вот, прогуливаюсь, смотрю футбол. Нельзя рвать связь пространств и времен!

— Как там у вас на планетке, дженераль?

— Ничего. Ращу помидоры, картошку, насаждаю баобабы.

— А как здоровье фройлен фон Дюнкеркдорфф? — спросил я.

— Относительно, — ответил дженераль. И застенчиво добавил: — Она уже мадам Амор. Мы недавно обвенчались.

— Поздравляю, дженераль!

(А сам подумал: все правильно — на ком еще жениться занятым людям, если не на своих секретаршах?)

Дженераль кивнул, принимая мое поздравление, посмотрел на Сашкин памятник и сказал:

— Плохой памятник.

— Почему, дженераль? Мне нравится.

Бел Амор чуть подумал и вот что сказал:

— Плохой памятник. Ненужный. Сашка живой, зачем живым памятники? Он живой, только он — Там. Дай Бог ему счастья.

Я немедленно согласился.

Дженераль надел шляпу, застегнул пальто и сказал:

— Заходи как-нибудь, не забывай стариков. Memento vivere!

Я переспросил.

— Помни о жизни, — перевел дженераль.

Надо будет подучить латынь, подумал я и пообещал обязательно зайти как-нибудь. Дженераль так обрадовался, что у меня даже слезы навернулись. Он поднял в древнефутбольном приветствии сжатую в кулак руку и сказал, прощаясь:

— Вперед, конюшня!