— Смертельный риск, — произнесла Гелиос, — У меня и Ника свежие носители. Хотя фенотип сохранился, запасов Азур нам хватило только на первую эволюцию и начальные геномоды. Драться с Вороном и в лучшие времена было сложно…

— У меня почти четвертая. Вся наша экипировка в порядке. Мы должны попробовать.

— А у Ворона, скорее всего, пятая. Он нас разложит, как детей, — хмыкнул Часовой.

— Ладно, вы как хотите, — сказал Корвин устало, — Я себе не прощу, если не попробую помочь. Не выйдет, так чего терять? Я ведь… уже не молодой.

Гелиос молча зажгла над ладонью огонек солнечного света.

— Мы боевая группа, Кор, — тихо сказала она, — Либо никто не идет, либо идут все.

***

Чертовы кинжалы, пригвоздившие тело к полу, держали меня мертвой хваткой. Нужно как-то освободиться, пока Ворон занят. Интуиция подсказывала, что на помощь все-таки решился прийти Корвин – и, возможно, вместе со своей боевой группой.

— Мико, инкарнация!

Нейросеть мгновенно исполнила приказ. Умирающее тело обновилось, но серебряные когти «Тлена», вбитые по рукоять в мою плоть и камень, никуда не исчезли. Паралич и мгновенный некроз тканей, я даже не успел дернуться. Очень мощный эффект! Без регенерации Гидры и «Исцеления Светом» кинжалы Ворона умертвили бы меня за минуту, процесс удалось остановить – но и только.

Мико: Грэй, используй «Фотокинез»!

Она показала, как именно. Я содрогнулся, но других вариантов не было. Преодолевая боль и холодное онемение, попробовал сосредоточиться. Вызвал три огонька Ра, слил их в один светящийся клубок. Зажмурил веки, активируя способность — и попытался вылепить из солнечного света необходимый инструмент. Опыта не было – в Тимусе могли засечь азур-выплески, поэтому я провозился почти пару минут, осваивая мнемоуправление. «Фотокинез» позволял манипулировать энергией Ра, создавая из пластичного света различные конструкции. Легко на словах, но сложно на деле. С помощью нейросети я справился – и в воздухе повисло кривое, дрожащее солнечное лезвие, похожее на расплывшийся блик.

Я напитал его «Усилением», и оно дохнуло пламенным жаром, а затем направил к правой руке, пришпиленной кинжалом Ворона. И резко опустил вниз, стараясь не обращать внимания на жуткий запах паленой плоти.

Четвертовать самого себя – занятие не из приятных. Но другого выхода не имелось, как и времени. Чувствуя, как хрустят сжатые зубы, сквозь обжигающую боль я заставлял огненный скальпель вгрызаться в собственную плоть, отсекая участки, прихваченные вражеским оружием. Ворон был далеко не глуп, и расчетливо вонзил их таким образом, чтобы, пытаясь освободиться, я оказался вынужден в буквальном смысле разрезать себя на куски – и тем самым потерять необходимую целостность носителя.