— Франс, — отвечает молодой человек присаживаясь рядом с кавалером.

Сыч садится позади него, за стол рассаживаются и все остальные.

— Франс? Не Франк, а Франс, на западный манер. Так у вас принято?

— Матушке так было угодно. Наш священник так меня и крестил.

— Ваши священники все еретики, — заметил Сыч из-за спины писаря. — Вот и крестили тебя как.

— Тихо! — прервал его кавалер. — Как крестили, так и крестили, то матушке его было угодно, так не тебе это осуждать. А священников и веру не он себе выбрал. А по мне, так пусть господин Веллер хоть бревну резному кланяется.

Молодой человек оглядывает всех людей, что сидят с ним за столом: кроме купца, люди всё вида военного, а двое так и вовсе разбойного вида, он явно продолжает волноваться. Волков видит это и, сделав как можно более доброе лицо, похлопывает его по руке и говорит:

— Наверное, думаете кто эти люди? И кто я такой?

— Был бы счастлив узнать сие, — лепечет писарь.

— Я — рыцарь Божий, Иероним Фолькоф, вам известный как фон Эшбахт.

— О, Господи! — только и выговорил молодой писарь, лицо его вытянулось от ужаса, он хотел было встать, но Сыч сзади его за шею схватил крепкими своими пальцами и зашептал на ухо:

— Куда побёг? А ну сел! Слушай господина и не взбрыкивай, помни, река-то близко, корячиться будешь, так всплывёшь лишь у Мелликона, а то и до Хоккенхайма донырнёшь.

— И что же вам от меня, добрые господа, нужно? — пролепетал писарь, втягивая голову в плечи от крепких пальцев Сыча.

— Отпусти, — приказал Волков.

Сыч выпустил шею писаря.

— Мне от вас нужен мир, — строго сказал кавалер.

— Мир? — удивился господин Веллер.

— Война с кантоном мне больше не нужна. Одних ваших погибло уже три сотни людей, а то и больше.

— Больше, — подтвердил писарь.

— Больше? — заинтересовался кавалер. — Откуда знаете?