– У вас, что, опять душа в пятки ушла, мистер президент?
Прюитт едва сдержал зевок, отвечая на ранний утренний видеовызов сербского президента Марко Давидовича. Солнце над восточным побережьем еще не встало, но Прюитт уже час как был на ногах – слишком уж многое поставлено на карту, чтобы допустить сегодня хоть малейший промах.
Давидович склонился ближе к экрану, и сразу стала видна нервная испарина, блестящая на побледневшей коже, еще более подчеркивая темные круги под глазами. Судя по виду камина на заднем плане, президент сделал этот звонок из своего личного кабинета в белградском дворце.
– Ничуть, – сбивчиво выговорил Давидович. – Я только хотел убедиться, что всё в порядке. Свою партию я разыграю как по писаному, но я рискую слишком многим.
– Как и я, – парировал Прюитт ровным голосом, подавляя раздражение. Ему было совсем ни к чему, чтобы сербский президент вдруг передумал, особенно на столь поздних этапах. Нужно лишь, чтобы этот ублюдок сидел в своем дворце и хлестал это свое тошнотворно сладкое сливовое бренди.
«Неужто я прошу слишком многого?»
– На границе все идет строго по графику, – заверил Прюитт президента. – На закате операция начнется, а к рассвету вы поквитаетесь с Черногорией, одновременно снискав крепкую любовь своего народа.
«А я заполучу право на разработку недр сотен квадратных миль земли, богатой редкоземельными элементами».
– Вам совершенно не о чем тревожиться, Марко, – заявил Прюитт твердым, уверенным голосом.
– Хорошо. – Кивнув, Давидович откинулся на спинку кресла. – Значит, об этом говорить больше незачем… во всяком случае, пока.
«Нам вообще не следовало бы сейчас разговаривать».
И все же Прюитт сидел с приклеенной на губах улыбкой до самого конца разговора, после чего, насупив брови, взял телефон и набрал номер Рафаэля Лиона.
– Доложи обстановку, – потребовал он, как только произошло защищенное соединение.
– На земле всё в порядке, – отрапортовал Лион. – Проводим последнюю проверку систем флота. Но пока что по всем позициям зеленый свет.
Излагая дополнительные подробности и отвечая еще на несколько вопросов, Лион говорил все более раздраженно, будто отражая недовольство, испытанное Прюиттом минуту назад. Как и Прюитт, «солдат удачи» терпеть не может, когда всё переигрывают в последний момент.
– А как насчет другого дела? – поинтересовался Келлерман.
– Погоды не делает, – раздражение Лиона сменилось злостью. – После Тринидада других мы больше не видели. У меня есть глаза и уши в аэропорту в Белграде и даже в Сараево. Ничего.