– Вот как!

Меньше всего на свете мне хочется решать судьбу подонка Дилана. Если я его изгоню, не обозлиться ли он на всех? А ещё он может начать мстить и тогда в озлобленном отчаянии направится в экологическую полицию.

– Да… Нам нужно идти, Трэй. Мы должны успеть на последний поезд. Он через час. Ты сможешь сам идти?

– Думаю, да, – я медленно спускаю ноги с кровати, так, что ребро матраса упирается мне под колени. Голову словно набили ржавыми шариками от подшипников. За окном чёрный квадрат Малевича. Я видел эту картину в музее искусства прошлых веков. Правда я не понимаю ее смысла, но когда-то он точно был – и сейчас эта картина как нельзя лучше описывает и черноту вечера, и моё состояние.

Я медленно спускаюсь по лестнице со второго этажа, Раварта по-сестрински подставила мне плечо, за которое я цепляюсь левой рукой, болтающейся, словно полубезжизненный канат.

Снаружи нас ждут Алекс, Абиг, Снор и Шелена. Остальные уже выдвинулись к платформе. Мы прощаемся с Нори и Митчелом и спешим к лесной тропе. Я стискиваю зубы – кажется, что, так ржавые шарики потише перекатываются в голове, и она перестаёт гудеть. Сегодня вечерние красоты выглядят для меня несколько иначе, чем в романтичном вчера с Равартой.

Шорохи листьев давят на барабанные перепонки, но я отвлекаю себя от этого ощущения мыслями об острове, упомянутом Митчелом и об операции «Ретенция». Мне даже плевать на Дилана и его подлый поступок. При мысли о нём в голове собирается образ Марвина с добрыми, честными глазами. Моя печень скоро выведет яд, выпитый мною, и я выздоровею, а Марвина вернуть не сможем уже. Из глаз капают слёзы, и я рад, что мои сопли скрыты под пологом накрывающей лес ночи. До завершения работы кассы остаётся десять минут, но Дана любезно купила нам все билеты.

– Чего, досталось тебе? – спрашивает она, пренебрежительно растягивая слова и всовывая билет мне в свободную руку.

Раварта кидает сердитый взгляд на Дну, но та словно не замечает его. Интересно, Дана вообще иногда бывает счастлива? Я её ни разу не видел улыбающейся. Она либо собранная и агрессивная, как пантера, либо презирает всё и всех. Любила ли она кого-нибудь в своей жизни? Всегда ли у нее был такой характер, или она стала такой после пережитого горя?

– Спасибо, – я едва выдавливаю из себя одно слово, и ощущаю как шарики перекатились в моей голове, заставив виски пульсировать. Это давление на фоне температуры. Порой совсем не хочется знать, что происходит внутри тебя, но от собственных знаний не убежишь. Видимо неспроста меня в школе считали занудой. Зануда – он и когда вырастает остаётся занудой.