Он повел нас по коридору, и тут уже мы увидели несколько десятков человек, заинтересованно разглядывающих нас. Со всех сторон слышались какие-то смешки, разговоры, выкрики, а то и настоящие взрывы хохота. Нас привели на второй ярус, тут, насколько я понял, находились жилые помещения, и Носатый начал распределять по каким-то своим принципам, кому из нас куда идти. Что характерно, никто с ним не спорил и вопросов не задавал.

Смерив меня пронзительным взглядом, он показал мне пальцем на дверь камеры, или, как он выразился, номера под номером 20 и сказал:

— Тебе туда, здоровяк.

Ну, туда так туда, я подошел к двери, надавив на сенсор справа от входа, дождался, пока она откроется, и зашел внутрь. Сразу с порога мне в нос ударил странный запах, не сказать, что очень неприятный, но мне явно незнакомый. За столом сидело несколько человек, повернувших головы в мою сторону, как только дверь открылась.

— Вечер в хату, каторжане! — поприветствовал я фразой, слышанной несколько раз в прошлой жизни по телевизору, сидящих за длинным столом людей.

— И тебе доброго времени суток. Ты кто такой? — спросил осторожным тоном немолодой гладковыбритый человек, сидящий с самого краю стола.

— Пополнение, только что привезли. Кто старший? Мне надо место определить.

— Ты смотри, какой шустрый, а познакомиться, а поговорить? А там, глядишь, и решим, где место твое, — хмыкнул один из мужиков, беззастенчиво рассматривая меня с ног до головы.

— А так и зовите, Шустрый. А поговорить можно, долго меня везли, одичал в одиночестве.

— Ну, так, парень, бывает. Ты проходи, присаживайся с краю, поговорим.

Я огляделся по сторонам. Привычных коек или нар, в моем понимании, тут не было, две стены по бокам длинной камеры представляли собой трехэтажные соты-боксы, в которых находился лежак, в изголовье которого располагался небольшой светильник, вот и все личное пространство. В подобный бокс можно было довольно просто забраться и лечь, не видя ничего по сторонам, хоть какой-то плюс. Да и ночью пырнуть ножом будет гораздо сложнее. Пройдя к столу, я уселся на предложенное мне место и посмотрел на лица будущих сокамерников.

— За что тебя к нам определили?

— Военное преступление, в тонкости вдаваться не стоит, короче, осудили, разжаловали и сюда, — не стал темнить я.

— Солидно, значит, боец? Абордажник, судя по габаритам?

— Что-то типа того, — согласился я.

— А с чего нам тебя Шустрым-то называть? Кликуха для молодого больно борзая.

— Такой у меня позывной. Был, — честно признался я и задумался, стоит ли оставлять с собой хоть что-то из прошлого.