**

Луковианцы смиренно и улыбчиво вошли через приоткрытую в стужу дверь, а не въехали на вездеходе в распахнутые врата. И в моих глазах это разом добавило им баллов — но не в доброте и чистоте помыслов, а в оценке их мудрости. Впрочем, я и не сомневался, что они поступят именно так, уже успев немного изучить эту тихую и внешне столь вежливую и добросердечную расу. Гостей встречало все Убежище — впервые на моей памяти был полон людьми не только Холл, но и Центр, равно как и ведущая вниз широкая лестница. Встретили их достаточно сердечно и более чем старомодно — накрытым для трапезы длинным общим столом, одним из трех вытянувшихся через весь Холл.

Сам я во встречающие лезть не стал и вообще не попался им на глаза, заняв наблюдательную позицию в монастырском углу, где с разрешения уселся на краю чужой койки и неспешно пил чай. Рядом со мной сидел улыбчивый иссушенный жизнью старик с длинной бородой, тоже прихлебывая из железной кружки и без особого интереса глядя выцветшими глазами на спины желающих поглядеть на гостей людей. Сквозь гомон и покашливание донеслись неразличимые слова сначала Михаила Даниловича, а затем зазвучал ответ одного из луковианцев. Судя по интонациям слова говорили теплые и сердечные. Мы не разобрали не слова, но когда «наши» всколыхнулись и радостно загудели, я понял, что были переданы какие-то интересные дары. Скорей всего что-то из съестного и воспроизводимого — это я понял опять же из-за сдержанности восторга. Сейчас, когда Убежище полно частью уже посаженных семян, когда нас в потенциале ждут обильные постоянные урожаи…

Сидящий рядом монашек будто услышал мои мысли и, хмыкнув, едва слышно произнес:

— Голод заставит радоваться и единственному пшеничному колоску… а изобилие наказывает равнодушием.

— Хорошо сказано — ответил я, протягивая ему уже подкуренную сигарету.

— Благодарствую…

Мы дружно задымили, перемежая вкусную вредную отраву глотками остывающего чая, продолжая лениво наблюдать и слушать. Длилось это все больше получаса, и только затем переговаривающиеся старики начали расходиться. Потянулись вверх по лестнице медлительные фигурки, поредела толпа, один за другим начали заполняться места за столами, равно как и нижние койки с самодельными столиками. Еще через четверть часа я занял свое место рядом со «своими» холловскими стариками и пододвинул к себе некогда одноразовую, а теперь служащую многократно пластиковую тарелку со смесью тушеных овощей и мяса. Кушать не хотелось от слова «совсем», но я заставил себя заработать ложкой и присоединиться к обычным застольным разговорам. Нужен я луковианцам или нет, но я не собирался строить из себя кого-либо необычного, равно как и держаться особняком. Я часть земного Убежища. Я один из многих.