— Я не отступлюсь, — сказала она как можно твёрже и услышала, что голос предательски дрогнул.

— Я тоже, — Фредерик ссутулился, словно на плечи ему давила тяжкая ноша, — И даже если у тебя решимости больше, я всё-таки правитель Приама. Моё слово всегда будет последним.

— Если бы ты любил меня, как своих проклятых кошек…

— Я люблю тебя куда сильнее. И не позволю избрать тропу, от которой отказалась Медисса, куда более зрелая и рассудительная женщина.

Оливия отступила на пару шагов и изобразила реверанс.

— Ваша милость, — В горле застрял комок, она не могла выдавить больше ни слова. Оливия развернулась на каблуках и неспешно покинула приёмную, держа спину прямой, а подбородок — высокомерно задранным. В коридоре она ускорилась и к своим покоям практически прибежала. В них было темно и безлюдно, ни одной гувернантки. Как она и надеялась. Хоть иногда реальность совпадала с её мечтами.

Плотину сдерживаемых слёз прорвало, и Оливию охватила жгучая мука немилосердного облегчения. Напомнили о себе синяки, ушибы и ссадины, скрытые под платьем. Она сжала подол дрожащими руками и уткнулась лицом в колени, свернулась, как маленькая девочка, подперев дверь. Воспоминания набросились на неё со всех сторон. К бушующему океану эмоций добавилась ещё боль от предательства отца, окончательно примкнувшего к сомну людей, которые видели в ней бестолковую дурочку без малейшего потенциала. Её продадут, как корову на рынке. Они ничем не отличались от лесных бандитов: и те, и её окружение видели в ней товар, пригодный, чтобы его использовали и выбросили. Оливия всхлипнула, ощущая себя бесконечно одинокой. Вытерла натекшие на верхнюю губу сопли и, перекатившись на ковёр, тоненько завыла.

В дверь постучали.

— Госпожа? — Знакомые интонации. Вербер.

— Убирайся! — хотела выкрикнуть она, но вышел жалкий писк. Как и вся её жизнь — комариная песня.

Скрипнули петли, и Оливия почувствовала, что её поднимают с пола. Она заколотила кулачками по груди усача, попала по каменной челюсти и ойкнула от боли.

— Ты!.. Ты не слышал, что я приказала⁈ Выброшу и спущу собак! Мерзавец!.. Я-я-я…

Она захлебнулась в слезах. Вербер сел на кровать и стал укачивать её, не говоря ни слова. Тепло другого человека действовало до странности умиротворяюще. Его мерное дыхание успокаивало. Постепенно плечи Оливии перестали содрогаться. Её охватила усталость, настолько безмерная, что вытеснила всякий стыд. Последней мыслью Оливии, перед тем как провалиться в сон, стала молчаливая благодарность телохранителю.

Глава 32

Глава 32

— Она в одежде, — Генрих воззрился на Веронику. За моё отсутствие лучше ей не стало, напротив, она свернулась клубочком и ощутимо дрожала. В свете фонаря было видно, как посерела её кожа, точно истончившись до предела, губы страдальчески кривились, лицо покрывали бисеринки пота, — Почему?