— Охотно верю, что распространяться о своих подвигах куда проще, когда твёрдо стоишь на ногах. Ни один человек не узнает о вас от меня. Полагаю, это обещание ты хочешь услышать? Служители Айемсии, Векхцвайна и Сехта могут быть весьма назойливыми. Солнечные лучи неотвратимо пробиваются сквозь покров лесной чащи, и для путника, желающего прикорнуть в сени векового древа, их настойчивоть — досадная помеха, — Генрих забрал монету и, переступив через Веронику, начал собирать ритуальные пожитки. Свежий воздух вдохнул в меня силы, и я перенёс девушку на постель и накрыл одеялом, подоткнув с обоих боков и завернув в него ноги.

— Уже выглянуло солнце. Вы точно дойдёте?

— Моя сила воли не настолько слаба, чтобы улечься спать под ближайшим крыльцом, — сверкнул улыбкой Генрих, и я с трудом подавил желание улыбнуться в ответ. Вампир обладал настолько мощной харизмой, что не попасть под её влияние было практически невозможно. И он не прилагал для этого ни малейших усилий. Не это ли природное очарование хищника, перед которым бессильна жертва? Целитель всё так же избегал встречи взглядов, и оттого внутри зрело болезненное желание поймать в глубине его глаз своё отражение — почти как стремление расковырять поджившую ранку на локте, расшибленном падением.

— Впрочем, игривый солнечный зайчик, пляшущий на веках, может предупредить о приближении дикарей, которые поклоняются духу, живущему внутри ствола. Пусть этот дух лишь часть солнца, а путнику и дикарям нечего делить, ему следует оставаться настороже. И тогда он вернётся в город, принесёт на своих плечах слепок пути, по которому направится охотник.

Вампир закончил прибираться, прищурился и открыл дверь.

— Чертёж сотрёшь сам. Прощай, мальчик.

Он вышел. Пружина внутреннего напряжения ослабла, и если бы я не сидел на кровати, то, скорее всего, свалился бы от дрожи в коленях. Измотанный, я придвинул посапывающую девушку, к которой на глазах возвращался румянец, к стене и улёгся рядом с ней. От Вероники исходило умиротворяющее тепло, и я едва не провалился в сон, но в последний миг взвился, вспомнив кое-что, и подскочил к двери. Щёлкнул засов, и я с облегчением выдохнул. Понемногу реалии Мельты впитывались в меня, и было непонятно, к худшему или лучшему приведёт преображение. Но в одном я не сомневался: оно поможет протянуть подольше.

Кровать манила к себе, и я прогнал писк приличий, требовавший снять другую комнату или улечься на полу. В конце концов, хоть постель была преступно узка, но её вполне хватало на двоих, если приникнуть друг к другу.