Снегопад усилился, и ветер, более не сдерживаемый стенами города, разыгрался в полную силу. По левую руку чернильными разводами высился лес, и верхушки его деревьев трепетали, раскачиваясь, как будто стремились достать до свинцового неба и пронзить неуютную громаду облаков.

Я почти поверил, что нам удалось выбраться. Мы проехали метров триста, не больше, когда от лесной тьмы отделились три фигурки и не спеша двинулись нам наперерез.

— Доброе утро, госпожа Вероника, Такуми, — сказал Олис, одарив её щербатой ухмылкой и подмигнув мне. В его облике по-прежнему не удавалось выделить ничего примечательного — осунувшийся, взъерошенный вид, поношенная кожаная куртка из тех, какие носили не обделённые достатком путники, — за исключением обнажённого меча, по острию которого бегали ослепительно яркие в предрассветной хмари искры. За картёжником стояли двое совершенно обычных мужчин, легко затерявшихся бы в толпе. Каждый держал в руке меч, источавший свет.

— Словами не передать, как я обрадовался, когда подтвердилось, что придётся иметь дело не с обычными тёмными магами. Они, к несчастью, категорически лишены склонности к сотрудничеству, впрочем, это следует из того, как с ними обходятся. И я безмерно благодарен, что вы выбрали именно этот выезд. Другой охраняют братья, ещё не успевшие отличиться боевыми достижениями и, стыдно признать, совершенно лишённые обходительности. Взрывное сочетание, не находите? — Олис хихикнул, но его колючие, застывшие глаза ни на мгновение не отрывались от Вероники. Левая ладонь мага сложилась лодочкой, и в ней возникло сияние, — А теперь я бы настоятельно рекомендовал обойтись без сцены…

Твёрдая рука буквально вдавила меня в гриву ящероконя. Над головой промелькнула тень, оставившая после себя кислый привкус во рту и взрывной ужас, от которого сердце ушло в пятки. В следующий миг реальность перестала быть реальной: белый встретился с чёрным, а верх и низ поменялись местами в болезненной вспышке. Раздался вопль, усиленный до гротеска, переходивший в визг. Он звучал со всех сторон, грозился проникнуть под череп и превратить мозги в жидкую кашицу.

Я с изумлением осознал, что не способен пошевелиться; мышцы просто отказывались повиноваться. Нервы настойчиво бомбардировали разум предупреждениями, что я вот-вот упаду — то есть взлечу в небо, в развернувшуюся там жадную пустоту. Позади наметилось скольжение: что-то живое, дышащее, пышущее потусторонним, обсидиановой угрозой, угольно-чёрным обещанием, соскочило с коня.

— Остановите эту шлюху! — крикнул, кажется, Олис. Его призыв звучал глухо, словно смягчённый стеной тумана. Уши наполнил сухой треск рвущейся материи — и злобный лязг железа, встретившегося с железом.