— Скачи! — неестественно ровный голос Вероники пугал едва ли не больше, чем творившаяся вокруг чертовщина. Ящероконь рванул с места. Я прижался к его шее, обхватив её со всей силой, которую сумел выжать из содрогающегося тела. Правда ли, что у меня откуда-то взялась решимость обернуться? Правда ли, что я увидел катавшегося по земле человека, зажимавшего обрубок руки, из которого хлестала белёсая кровь? Правда ли, что в его ноги вгрызался клубок нитевидных змей, вокруг которых пространство лишалось цветов?

Разумеется, нет. На это требовалась храбрость. Храбрости у меня не было.

Сказать наверняка, сколько прошло времени, было невозможно. Немилосердная тряска несколько раз чуть не выбрасывала меня из седла. Я умолял коня остановиться, то ли для того, чтобы повернуть его на выручку Веронике, то ли потому, что меня мутило, — и под страхом смерти не определился бы, о чём думал в тот момент. Наконец меня вырвало прямо на гриву, и ящероконь замер, точно наткнулся на невидимую стену. Инерция вышвырнула меня из седла в лужу грязи. Затылок взорвался болью, и я потерял сознание — но почти сразу очнулся, как раз для того, чтобы увидеть поднятое над лицом копыто. Беспомощность уступила место равнодушию, а с ним пришло бесстрашие.

— Давай, раздави меня! — захохотал я, захлёбываясь приступом истерического смеха.

Тварь скосила на меня умный глаз, словно раздумывая, следует ли пачкаться о наполовину свихнувшегося подростка. Видимо, придя к выводу, что милосердием накажет сильнее, всхрапнула и убрала ногу, после чего галопом поскакала в сторону, откуда мы с такой поспешностью удирали. Сумки с припасами, висевшие на её боках, задорно подскакивали при каждом прыжке. Я остался один.

Снегопад утих. Снежинки, попавшие на лицо, превратились во влагу. Она назойливо лезла в глаза — с носа, щёк, лба. Натекла целая запруда, вынуждая часто моргать. От холода заложило нос. Я осторожно поднялся, превозмогая головокружение и раскаты боли, гремящие в голове. Спину скрутило спазмом, ноги подкашивались от попыток стоять ровно, а руки едва слушались — но всё-таки слушались. Обошлось без переломов.

Свобода. Безграничная свобода идти куда угодно. Свобода попасться в руки любому двуногому или четвероногому хищнику, которые водились в этих краях, и бесславно сдохнуть.

Грязевая топь полей справа, в которой легко увязнуть и на которой заметить человека сумеет даже близорукий. Ровная стрела дороги по центру, зазывавшая близостью цивилизации. Патрулю не придётся лезть в слякоть, чтобы схватить беглеца. Таинственная и дикая мрачность деревьев слева. Какой безумец попрётся туда?