Светлый фон

Вскоре из носика чайника повалил пар.

— Готов, — кивнул программер, — вам сколько кофе?

Девушка встала.

— Пол-ложечки.

Тоха открыл жестяную баночку. Взял пол-ложки гранулированного кофе и положил в чашку Оли. Себе насыпал полную.

Девушка разлила кипяток и села на стул за столом. Тоха бросил себе большой кусок сахара.

— А почему вам жить негде? — встав, спросил Тоха, снял шинель и положил на кушетку, рядом с полушубком сестры. — Вы не местная?

— Да, не местная. Из Спасского уезда Казанской губернии.

Девушка рассказала, что их богатую, зажиточную крестьянскую семью разорили. Дом сожгли. Отца с матерью, трёх младших сестёр и обоих братьев убили, сперва изнасиловав бабу и девок. Ольгу от смерти спасло то, что на неё положил глаз местный комиссар. В конце концов, ей удалось сбежать. И вот месяц назад добралась до Ростова. По слухам со дня на день Добровольческая армия должна покинуть город. Она собирается идти с ними.

Когда выпили по чашке, программер разлил ещё, решив поухаживать. Красивая девчонка. Глаза сияют в слабом свете керосиновой лампы.

Ольга поднялась с места и, положив руку ему на плечо, медленно зашла за спину. Обоняние различило едва уловимый запах духов, вскруживший голову. Тоха встал и, развернувшись, обхватил девушку за талию. В следующую секунду тонкие девичьи руки обняли его за шею, в губы впились мягкие, тёплые губы.

Попаданец подхватил медсестру на руки и понёс за перегородку. Там уже готова постель. Покрывающие нары матрасы заправлены чистыми простынями.

«Интересно», — промелькнула и тут же пропала мысль.

Будоражащий голову и кровь запах девушки сводит с ума…

Бурная любовная игра закончилась. Ольга медленно ласкает расслабленное тело Тохи.

В голове тонко звенит на одной ноте далёкий звук натянутой струны.

— Расскажи о себе, — просит девушка, устраиваясь у него на руке и глядя влюблёнными глазами.

— Что рассказать?

— Что хочешь.

Тоха хотел было рассказать всю правду, язык так и чешется, но струна зазвенела чуть громче. Лишь открыл рот, чтоб сказать, как он из Москвы двадцать первого века попал сюда, звон резко усилился, стал почти невыносим.