Только после этого они сдвинули за спину каски, и Вадим увидел их хмурые озабоченные физиономии. Ему очень хотелось понять, что у них на уме, а потому он придирчиво оценил каждого.

На вид им было лет по тридцать или около того. Первый был смугл, коротко стрижен и имел небольшой подковообразный шрам, разорвавший правую бровь на три равные части, отчего она навсегда застыла удивленно-приподнятой, будто повреждение и впрямь настигло ее в момент чрезвычайного изумления. В результате правая половина его лица жила как бы в постоянном разладе со склонной к пессимизму левой. В другой ситуации это выглядело бы забавно. Крупный плоский нос и мясистые губы выдавали в нем присутствие африканской крови, но скрывали любые проявления чувств. Такие лица, как правило, больше похожи на маски, временно снятые со стены и готовые вернуться на свое место по первому требованию хозяина.

Второй боец, напротив, отличался аристократической наружностью. Длинные пепельные волосы, тонкий нос, умный, подвижный взгляд. Но и в этом случае понять, что у него за душой, было решительно невозможно.

Эти парни вели себя так, словно лишь выполняли трудную, поднадоевшую работу, а на все остальное им было абсолютно наплевать. Как говорится: ничего личного.

– Бабу не поделили? – уставившись на Вадима, поинтересовался «смуглый». У него был низкий, чуть хрипловатый, лишенный интонаций голос. Пожалуй, в его устах даже объяснение в любви прозвучало бы как угроза.

Вадим пожал плечами.

– Хочешь сказать, что не ты их уложил?

– Не я, – выдавил Краснов.

– А кто? Она?

– Нет. Они сами…

– Сами? Интересно. А головой ты тоже сам стукнулся?

– Не помню, – искренне признался Вадим.

– Знакомая песня, – осклабился «смуглый». – Будем лечить…

Вадима совсем не прельщала перспектива стать пациентом подобного «доктора».

– Я действительно ничего не помню, – твердо сказал он.

– Допустим, – вмешался «аристократ», – ну, а код управления вертолетом ты помнишь?

– Я не пилот.

– Угу! Как же в таком случае ты собирался убраться отсюда?

Вадим медлил с ответом. Вздумай он сейчас что-то объяснять, и разговор вообще потеряет всякий смысл. Надо или рассказывать все с самого начала, или помалкивать до тех пор, пока его не представят более подходящей аудитории. Любое неосторожное слово могло привести к непредсказуемым последствиям.

– Никак, – обреченно произнес он.