Светлый фон

Звук повторился, приглушенный и какой-то живой, как будто нечто невнятно копошилось в кромешной пустой темноте. Потом раздался тяжелый удар падения чего-то мягкого, и снова настала тишина. Алина, стараясь ступать как можно тише по толстому пыльному ковру, медленно пошла по коридору в сторону приемной, перешагнула порог и замерла в нескольких шагах от открытой двери в кабинет. Оттуда снова послышался тот же негромкий звук, похожий на ритмичное приглушенное чавканье. Алина почувствовала, как взмокла ладонь, сжимающая пластиковую рукоять пистолета. Она пересекла приемную и вошла в кабинет, тускло освещенный неверным светом уличных фонарей.

В кабинете было все так же жарко. Разогретый сумрак пропитался странным и смутно знакомым металлическим запахом, смешанным с тонким ароматом алкоголя и каких-то специй, а еще — с тяжелым духом растревоженной сырой земли. Тускло поблескивали стеклянные дверцы шкафов. Мертвые головы животных на противоположных стенах смотрели перед собой, и в блестящем пластике искусственных глаз мерцали недобрые огоньки. Под большим окном справа стенная панель, закрывавшая батарею центрального отопления, была сдвинута в сторону, сама батарея выдвинута наружу и повернута перпендикулярно стене, как открытая дверь, а за нею чернел небольшой распахнутый сейф. Пол вокруг был устлан толстым слоем банкнот, рассыпавшихся из разорванных пачек, светлые прямоугольники купюр покрывали частые темные пятна. Широкая лужа растеклась на полу кабинета, в черной густой жидкости поблескивали осколки разбитого стекла. От лужи исходил тот самый резкий запах: железистый аромат крови, смешанной с вином и еще чем-то, незнакомым и неприятным. Ассиратум, подумала Алина и вздрогнула. За широким письменным столом что-то снова завозилось, и раздалось частое сырое чавканье, прозвучавшее сейчас неожиданно громко и совсем близко. Алина подняла пистолет, сделала несколько шагов вперед и осторожно заглянула за стол.

Наверное, она бы закричала, но ужас ударил внезапно и с такой силой, что из легких мгновенно вышел весь воздух, грудь сжало, а горло перехватило судорожным спазмом. На полу за столом лежал Даниил Ильич Кобот, вернее, то, что от него еще оставалось. Бледное изуродованное лицо было запрокинуто вверх и исполосовано длинными кровавыми царапинами, нижняя челюсть отсутствовала, толстый багровый лоскут языка свешивался на разорванное в клочья горло, а единственный остекленевший глаз вперился в потолок, выпученный в пароксизме боли и ужаса. Остального тела бывшего директора медицинского центра «Данко» и начальника Бюро судебно-медицинской экспертизы видно не было: на нем темными сгорбленными силуэтами восседали какие-то твари, низко опустив головы к его груди и животу и издавая утробное чавканье. Из сведенного судорогой горла Алины все-таки вырвался какой-то звук, похожий на слабый хриплый писк. Твари разом подняли головы, и она увидела их лица.