– Призраки, – выдохнула я испуганно, вцепившись пальцами в руку Коула. – Да здесь повсюду призраки!
– Знаю, – отозвался Коул снисходительно и слабо сжал мою ладонь в ответ. – Дэвид ведь жаловался, что из-за ритуалов вуду кладбище всю ночь не спит. Ты что, никогда не встречала призраков?
– Никогда, – призналась я, сглотнув. – А ты?
– Тоже, но, пока я был здесь и ждал тебя, успел перезнакомиться почти со всеми. Вон там, – он ткнул пальцем в стройную девушку, кружащуюся в красном платье под аркой из кирпича. – Джози Арлингтон, которая основала самый известный в Новом Орлеане публичный дом. – Даже при упоминании уже несуществующего борделя Коул умудрился густо покраснеть. Его палец сдвинулся чуть левее. – А этот мужчина в костюме – Чарльз Гордон. Он выкупил ипподром под кладбище после того, как его не пустили сделать ставку. Очень… импозантная личность!
– И со всеми из них ты успел пообщаться? – недоверчиво уточнила я. – Как давно ты на Метейри? И в какой это магазин ты ходил, что меня не дождался?
Коул отвернулся. За прошедшие сутки он смотрел мне в глаза с настораживающей редкостью. И чем отчетливее впереди слышался рокот барабанов, тем более угнетающим было его молчание. Он так и не ответил.
– Смотри, – сказал Коул вместо этого, указав на оркестр, расположившийся прямо между старыми могилами. Они, покосившиеся и разваливающиеся, больше напоминали руины. Ни на одной из плит было уже невозможно прочесть имя и эпитафию.
На крыше склепа из белого камня, окруженного колоннами, стоял Рафаэль. Ведьмы и колдуны, облаченные в светлые одежды, притихли. С их рук осыпалась кукурузная мука. Я встала рядом с Коулом, и проходящая мимо Диана надела нам обоим на шею ожерелья из черно-белых бусин. Точно такие же висели на груди и у нее, и у всех остальных.
Рафаэль стукнул тростью о склеп. На миг мне показалось, что череп на его рукояти светится серебром.
– Я приветствую ковен и мертвых, которые сегодня присоединятся к нам! Да начнется их ночь.
Он стукнул тростью во второй раз, и надгробия вокруг превратились в священные алтари: они вспыхнули огнем, усеянные свечами, как и все вокруг. Их увивали цветки ноготков и черепа, нанизанные на нитки. Там были даже человеческие – искусственные или настоящие, я предпочла не знать.
Рафаэль поднял перед собой бутылку черного рома и, открыв ее, встряхнул над головами собравшихся, которые столпились под крышей склепа. Брызги окропили их и центральную веве, начерченную на земле. То был знак Барона Самеди – крест и две могилы, нарисованные по бокам. Алкоголь намочил рисунок, и тот загорелся тоже. На кладбище Метейри стало невероятно светло для ночи.