Я помню миссис Блэквуд, которая утверждала, что «не топила этих милых сладких деток – это они пришли и утопили детей, заставив смотреть на весь этот кошмар». Помню мисс Дэвис, которая говорила, что никогда не держала зла на того молодого темнокожего и вообще ничего не имеет против таких, как он, но, увы, он должен был умереть, ибо ей было предначертано принести его в жертву. Но самым жутким был, пожалуй, случай миссис Рен.

– Да, я убила своего мужа.

– Он бил вас?

– Нет!

– Изменял?

– Что вы! Никогда!

– Тогда что плохого он вам сделал?

– Он совершил ужасное!

Выяснилось, что ему не понравилась ее стряпня. Причем он сказал об этом всего один-единственный раз. Но этого миссис Рен хватило для кровавой расправы над мужем.

– Любая на моем месте поступила бы так же! – заявила она.

Поведение этих женщин могла бы объяснить разве что френология [5]. Как она утверждает, жажда убийства заложена в некоторых от рождения, о чем свидетельствует особое строение черепа. Если не принять вовремя меры или если возникают воспаления определенных органов – убийство становится неизбежным. Напрасно общество игнорирует столь важную науку. Если бы черепа этих женщин исследовали еще в детстве, убийства, возможно, удалось бы предотвратить правильным воспитанием и обучением. А у взрослых деформация мозга зашла уже слишком далеко. А если мы уже не можем изменить натуру этих несчастных, как же мы спасем их души?

На горизонте показалось новое здание тюрьмы. Выбеленный камень сверкал на солнце, даря надежду на раскаяние и искупление. Еще не законченное мужское крыло стояло в лесах, сквозь которые просматривались контуры стен и оконные проемы. Круглые окна женского крыла, напоминающие иллюминаторы, делали все здание похожим на огромный пароход. К железной ограде жались молодые деревца. Когда они подрастут, внутренний дворик станет тенистым и зеленым. Все это производило обнадеживающее впечатление и вселяло мысль о том, что, может быть, не все еще потеряно.

Сторож отпер ворота – новенькие, они открылись почти беззвучно, без скрипа и скрежета. Пока я выбиралась из кареты и оправляла платье, подошел смотритель и вписал мое имя в книгу посетителей. Потом появилась одна из надзирательниц и повела меня по уже хорошо знакомым выкрашенным известью коридорам. И вот я в кабинете главной надзирательницы.

Как только я вошла, она поднялась из-за стола мне навстречу. При этом на кожаном поясе что-то звякнуло. Это была связка ключей, которые совсем не походили на ключи от мрачного узилища – новенькие и блестящие, как и все здесь. В кабинете надзирательницы пахло деревом и известкой.