Вопреки моим ожиданиям, в гостиной почти никого не было — судя по беспорядку на столе, завтрак уже закончился, но все еще отчетливо пахло какой-то не очень вкусной едой. В углу, на скамье, неподвижно сидел маленький Калина, с неодобрением изучающий содержимое стоявшей перед ним чашки с задорными красными петухами на боку; его монументальная жена с грохотом мыла тарелки в большом эмалированном тазу, установленном на шатком табурете прямо возле печки, одну за другой передавая их второй женщине, стоявшей тут же, с несвежим полотенцем в руках. Еще одна женщина, совсем молодая, с короткими светлыми волосами и огромным животом, накрест перевязанным светлым шерстяным платком, с рассеянным видом собирала со стола — в тот самый момент, когда я вошла в гостиную, она аккуратно, горстью смахнула со стола хлебные крошки и, не меняя выражения лица, ловко отправила их себе в рот.

Мое появление вызвало эффект, на который я не рассчитывала: могучая хозяйка бросила свои тарелки и, выпрямившись, уперлась мрачным взглядом куда-то мне в переносицу, а обе ее помощницы, напротив, пришли в необъяснимое оживление — светловолосая беременная даже бросила свое неторопливое занятие, поспешила к печке, словно стараясь держаться поближе к двум другим женщинам, и уже оттуда принялась смотреть на меня с отчетливым неприязненным любопытством. Слова приветствия застряли у меня в горле — ну давай, открой рот и скажи — доброе утро, чего ты испугалась, даже если они уже знают, что вы не собираетесь оставаться здесь, с ними, вы ничего им не должны, и потом, решают не они, главное, чтобы человек с помятым лицом из соседней избы согласился отпустить вас, а эти пусть смотрят и хмурятся, от них все равно ровным счетом ничего не зависит.

— Доброе утро, — сказала я через силу.

Ни одна из них не ответила; младшая из женщин, не сводя с меня круглых, обведенных белесыми ресницами глаз, отняла одну руку от своего живота и, прикрыв ею рот, что-то жарко зашептала своей соседке с полотенцем.

— Доброе утро, — повторила я упрямо.

— Выспалась, — сказала хозяйка с вызовом, это был даже не вопрос, а, скорее, утверждение, признание какого-то весьма неприятного для нее, хозяйки, факта, и прежде, чем я успела ответить хоть что-нибудь, к примеру — послушайте, ну какая вам разница, уедем мы или останемся, наоборот, вы должны радоваться тому, что мы уедем, зачем мы вам нужны, — лицо ее неожиданно потеплело, и, посмотрев куда-то поверх моего плеча, она произнесла совсем другим голосом:

— Проснулись? А я молочка как раз согрела козьего…