По рации вызываю своих охотников, которые не заняты у Центральной. Откликаются. Зову их к себе.
Через пятнадцать минут приезжают патрульные в грузовике-фургоне. Охотники тоже подходят. Тоже с краской на лице, с винтовками, выглядят уверенно. Крови попробовали сегодня, сражались и победили. Красавцы просто.
Нужна информация. Обращаюсь к мужчине, который говорил о жене.
– Сколько внутри бандитов и заложников, известно?
– Когда жена звонила, говорила – там больше двадцати женщин. Сколько бандитов, не знаю.
Двадцать женщин, это много. Значит, и бандитов там квартировало много, в несколько раз больше. Получаем начальную оценку в двести, скажем, стволов. Пятая часть банды. Но мы две трети бандитов, ориентировочно, выбили. А с учетом сегодняшней ночной охоты, наверное, три четверти. Тогда получаем пятьдесят стволов. Если штурмовать здание, это тоже не мало. Но вырваться из дома они уже не смогут, тут вокруг человек триста народных мстителей собралось, и все круты, как вареные яйца.
– Телефон у жены остался, не забрали?
– Забирали, но давали позвонить. Он у них лежит.
Что ж, почему бы не попробовать поговорить с бандитами? Психологи говорят, что большинство конфликтов возникает от недопонимания друг друга.
– Дай номер, хочу поговорить.
Мужчина диктует номер, я набираю.
– Чего надо? – неприветливо отвечает номер на ломаном английском.
– Со старшим поговорить хочу.
– Хефе не будет с тобой говорить.
– Хефе Эстебан с вами? Скажи ему, с ним хочет поговорить человек из Дикого мяса.
– Нет, нет, – засуетился мой собеседник. – Хефе Эстебан не с нами, у нас другой хефе, Маноло.
– Тогда отнеси трубку Маноло, скажи, что с ним хочет поговорить человек, который убивал вас в последние дни. Можешь называть меня Безумный Мясник.
Мой собеседник понес куда-то телефон.
Толпа вокруг меня уплотнилась. Все смотрели на меня с любопытством и надеждой, ждали продолжения разговора. Очевидно, тут находилось немало мужей плененных дам. Хотя некоторые присутствующие, судя по всему, пришли просто покрасоваться с редким стволом в обществе.
– Слушаю тебя, я Маноло, – ожила трубка.