Девушка отодвинулась вдруг, и голос ее зазвучал чужим, далеким:

— Дмитрий Александрович, неужели и вы о том же? — Было слышно, как хрустят пальцы заломленных рук.

— И я? Но что же делать? Мне кажется, что я всю жизнь ждал этой встречи, искал именно вас…

— Не надо, ради бога, не надо… Мне было бы так больно, если бы омрачилось то светлое, что связало нас за эти дни…

Простите меня, голубчик, но я… не гожусь в Маргариты. Я не знаю, как вам сказать… Во мне нет струи, которая могла бы отозваться на этот зов… Я — пустая…

— Безлюбая? — повторил машинально Мешканцев когда-то слышанное слово.

— Да, безлюбая… Нельзя служить сразу двум господам. Мой уже выбран раз и на всю жизнь. А относительно вас…

— Не надо, — заговорил теперь Дмитрий Александрович, и папироса его ярко вспыхнула, освещая бледным пятном жестко сжатые губы. — Будем считать, что этот разговор кончен.

— Вы сердитесь? — спросил из темноты голос, дрогнувший теплыми нотами.

— Нет, Нина Павловна, — ответил он угрюмо после некоторого молчания, оставим это, и пусть все будет, как было.

Возвращались они молча, и Мешканцеву казалось, что пылающий Орион померк в высоте.

Дмитрий Александрович не вернулся к себе, а прошел в лабораторию, где он обычно работал вечерами, когда кончалась заводская кутерьма.

— Она права, — думал он, пуская в ход бездействовавшие приборы, остается одно: работать, работать без передышки!

Два дня прошли спокойно. С Корсунскою он виделся на заводе, все время на людях и не искал встреч наедине. Она была все такая же сосредоточенная, углубленная, и только иногда в глубине глаз ее он читал как-будто немой вопрос.

На третий день вечером странные явления возобновились. Опять лампочки сияли цветными кругами в сероватом тумане. Опять метался Мешканцев по лаборатории, чувствуя у себя за спиною, то тут, то там, в темнеющих углах или совсем рядом притаившееся нечто, невидимого посетителя, наполняющего своим присутствием просторную комнату.

Стиснув зубы, он сидел на своем месте, у аппарата, и продолжал работу, решив пересилить свои нервы и закончить начатую серию опытов. Но это становилось все труднее. Цветные круги перед глазами врывались в поле зрения и путали наблюдение. Мешканцев сидел спиной к открытой двери в соседнюю комнату и вдруг поймал себя на мысли, что ему страшно оглянуться назад, в ее зияющую пустоту, как бывало в далеком детстве, когда он начитается жутких книг.

Мешканцев через силу улыбнулся своим ребяческим страхам и быстро обернулся. Все было пусто, но эта пустота показалась еще страшнее, чем если бы он увидел самый ужасный образ, созданный фантазией. Мертвая тишина давила мозг тяжелым грузом.