Я начинал возмущаться против той жизни, которую меня заставляли вести. Мне неприятно было, что меня показывают, как какую-нибудь диковинку. Я тосковал среди этого однообразия. Ужасающие фамильярности, которые позволяли себе оба растения, с которыми я делил спальню, действовали мне на нервы. Я намекнул профессору, что мне нужна какая-нибудь перемена и больше свободы, — иначе источник его сведений скоро иссякнет.

— Если вы станете бесполезны для меня, — небрежно уронил он, — вас, разумеется, убьют. И тело ваше бросят в истребитель отбросов.

— Очень может быть, — сказал я. — Но тогда и вы не получите тех сведений, которые вам желательно иметь. А я знаю, они вам нужны.

Это был мой главный козырь. Ему, действительно, нужно было вытянуть из меня как можно больше сведений о том, что он называл древним миром. Взамен этого он готов был на всякие уступки, и я играл наверняка. Я сказал ему, что мне хотелось бы осмотреть остров, побывать на противоположном берегу его, поглядеть, как живут существа второго разряда и как они работают. Вначале он меня отговаривал, ссылаясь на то, что остров имеет в ширину «не меньше восьми миль» — и неужели у меня хватит сил пройти такое расстояние? Он зловещими красками описывал опасность гор, через которые мне придется перебраться, и лесов, которые я найду на противоположной стороне. Но я настаивал и, наконец, добился разрешения попутешествовать, с условием, что я вернусь через десять дней и по пути не буду разговаривать ни с одним существом второго разряда — чтобы как-нибудь, по неосторожности, не выдать ему какого-нибудь важного сведения. Обещание я дал охотно, но, сознаюсь, без намерения сдержать его. Профессор дал мне еще несколько наставлений и пропуск, написанный чернильным карандашом, — по его словам, дававший мне право на покровительство и помощь всех существ первого разряда, с которыми мне доведется встретиться.

Таким образом, в ясное солнечное утро, я пустился в путь, взяв с собой не более вещей, чем я мог без труда унести на собственной спине. Меня манило вдаль, тешила мысль о приключениях. В первый раз за много дней я был оживлен и в хорошем настроении.

ГЛАВА VI

ГЛАВА VI

Профессор судил очень приблизительно, говоря, что остров в ширину имеет «не меньше восьми миль». До заката солнца я прошел миль тридцать, если не больше, и расположился на ночь на берегу узкой, но быстрой речки. Передо мной еще рисовалась низкая гряда холмов, которые профессор называл «горами». В такой плоской стране, как Фула, и холм сойдет за гору.

Постоянные ошибки профессора в исчислении времени и расстояний очень занимали меня. Я понимал, что это делало его непригодным ни для какой практической работы в Центральном Департаменте и, по всей вероятности, помешает ему занять и тот пост во Внутреннем, на который он метит. Возможно, что, когда человек усиленно развивается в одном направлении, это непременно должно отзываться какими-нибудь недостатками в другой области. Профессор сам это сознавал и всячески старался скрыть свое неумение определять время, как машинист старался бы скрыть свою неспособность различать одну краску от другой. Но ведь такие ошибки в определении времени относительно событий прошлого не редкость и у нас. Как часто, например, человек относит тот или другой факт к шестнадцатому или семнадцатому веку, а на самом деле он имел место в восемнадцатом. И, чем дальше мы уходим в область прошлого, тем больше даты расплываются для нас. Нам трудно представить себе, что разница во времени между десятым и одиннадцатым веком — ровно сотня таких самых лет, из которых складывается наша жизнь. Когда речь шла о настоящем, профессор довольно точно обозначал время. Он никогда не забывал, например, часа, когда ему нужно принять свои пилюли, или посидеть на солнышке. Карманных часов в Фуле не водилось, но стенные были в каждой комнате, и все они заводились и проверялись при помощи электричества из Центрального Департамента.