Выглядел он при этом так, словно только что это место съел.
— Как, — удивился толстый, — ведь ещё сегодня утром…
И тут они начали спорить. Конечно, я не понял и половины здешних бюрократических тонкостей, но и так было ясно, что губастый как-то надул толстого.
— А по акту-то, по акту? Кто проводил регистрацию? — возмущался толстый, размахивая накладными. — Вот же два места!
— Льготники, — беззастенчиво врал губастый.
— А на оставшийся двенадцатый дубль два? — толстый потел.
— Проходящие по дубль два места отдаём только очередникам. — Губастый ловко подменил листы. — Только из уважения к вам могу поставить на льготную очередь. Дадим в течение трёхсот лет.
— Совести у тебя нет, — сдался толстый.
— По миллиону ждут. — Губастый хмыкнул и стал собирать разбросанные по столу документы. — А пока пошлём его на Карастру.
— Пошлём на Карастру, — согласился машинально толстый. Но потом до него вдруг дошло. — Куда?! — завопил он, надувая диатезные щёки.
— Не понимаю, что вас не устраивает? Климат вполне подходящий. Есть, правда, ещё вакансия на Идород…
— Нет уж, лучше на Карастру, — сдулся толстый.
«Ладно, — думаю, — на Карастру так на Карастру. Это, в смысле, на сколько лет?»
Но спросить боюсь. Стою с глупой рожей. А они подводят меня к двери и — бац! Как в угольный мешок.
Очнулся — в глазах муть, кости болят… И чувствую — кто-то меня тащит. Я глазами хлоп-хлоп, рук поднять не могу…
Кое-как пригляделся — матушки мои! Склонилась надо мной такая рожа — во сне не приснится! Зубищи — во! Глазами треугольными вращает…
Я как заору. А из горла, верите — нет, рёв, как у динозавра из познавательной программы про мезозойскую эру. Я так и обмер. Чую, хана мне. В глазах почернело, но как-то я всё-таки от страха не помер.
Очнулся во второй раз. Огляделся немножко… Лежу, скажем так… в гнезде. Вокруг меня этакие… э-э… овальные шары. Только я с пейзажем пообвыкся, вдруг — крак! Шарик треснул, а из шарика — морда зелёная, зубы — во! И тут опять сверху рожа: «Угук, угук» — и этого из яйца тащит. А второе яйцо — кряк!
Изловчился я, посмотрел на свою руку и всё понял. Лежу я — сам зелёный среди таких же зелёных, и шарахаться мне от них в общем-то нечего. Вспомнил я, как мамаша говорила мне в детстве что-то про душу. Вот оно, значит, как. Душа-то и вправду бессмертная, получается. Только никакого рая нет и ада нет. А лежу я сейчас — тьфу! — мерзость зелёная.