Разрушители неторопливо парили на своих платформах-репульсорах вокруг боевых порядков некронов. Ненавистные тем, кто еще мог испытывать эмоции, и попросту избегаемые теми, чье сознание истлело за время Долгого Сна, разрушители вызывали одновременно и отвращение, и страх. В отличие от большинства некронов, даже самых примитивных, они утратили всякую надежду вернуться во времена плоти. Их тела были искажены ради одной-единственной цели: истребления. И пусть Не-мертвый страшился принять это, такая идея ему нравилась. Он ясно мог представить репульсоры на месте своих ног, а гаусс-пушки — вместо рук. Возможно, и от его излюбленной косы придется отказаться, так же как и от прочих конечностей.

«Знатная будет жатва… Все души этого мира…»

В авангарде маршировали бессмертные, опережая даже стражей, что, держа свои охваченные жутким свечением глефы, окружили лорда. Стойкие и неумолимые, эти совершенные воины пойдут на острие атаки. Те же, кто переживет их первый удар, очевидно, будут достойны того, чтобы сам Не-мертвый испытал их мастерство. Спесь и высокомерие по-прежнему жили в его жестоком сердце машины.

Он окинул взором бесчисленные ряды воинов-скелетов. Совершенно одинаковые, они маршировали безо всяких знамен или иных регалий. И это была лишь малая толика того воинства, что еще дремлет в глубинах гробницы. Бессловесным приказом Не-мертвый направил свою армию в атаку, и перед глазами его предстало великолепие грядущей резни.

Глава двадцать четвертая

Глава двадцать четвертая

Джинн Эвверс всегда отличалась силой духа; кто-то даже назвал бы ее бесстрашной. Ей приходилось быть такой. После того как землетрясение отняло у нее мужа — казалось, что с тех пор прошла не пара лет, но целая жизнь, и даже не одна, — она постоянно копалась в себе в поисках каждой крупицы смелости. Иногда, в самые темные свои дни, она гадала, сможет ли вообще вырваться из этой клетки. И когда ей это наконец удалось, она обернулась совсем другим человеком. Перспектива одиночества, жизни без Корва, пугала ее. Вместо этого она бы с радостью навечно осталась рядом с ним. Даже эти нескончаемые, унылые дни в жестокой ледяной пустоши казались не такими уж и плохими, когда они были вместе. Когда Корв умер, часть Джинн умерла с ним. Она стала холодной и неприступной, как те горы, на которых ей приходилось трудиться во благо Империума.

То же самое она ощутила и теперь, когда ее оставил Сципион. Он — космический десантник, создание настолько далекое от обычных людей, насколько это вообще возможно в рамках одного биологического вида. Джинн неизменно трепетала перед этими сошедшими с небес воителями, все люди трепетали, но в то же время ей было жалко их, не ведающих мира, не способных любить. Долг определял их стремления, несомненно, благородные, они, как и любой солдат, ценили честь, но было в них и кое-что еще. Рожденные без страха, без жалости, только лишь ради действия, они являлись теми воинами, в которых нуждался Империум. Но почему тогда они чувствовали скорбь и печаль? Чтобы хоть немного отличаться от неживых машин, которые стараются истребить народ Дамноса? Мог ли это быть тот слабый, едва уловимый лучик человечности, которой они лишились, став космическими десантниками?