— Это больше, чем просто патрульный корабль, — заметил Давикс. — На самом деле это уже даже не просто ударный крейсер. «Грозное серебро» — нечто уникальное. Свидетельство славы Дэриса Арруна. Поэтому я не допущу, чтобы он попусту стерег этот всеми забытый сектор.

Но не все считали так же. Кое-кто полагал, что эксперимент Арруна над «Грозным серебром» был равносилен грандиозному богохульству и ереси. Конечно, сервиторов подключали к нейронной сети корабля, но соединить полностью функционирующий, не подвергнутый лоботомии разум с чем-то настолько ценным, как ударный крейсер, казалось неприемлемым, и за это следовало наказать самым строгим образом.

В конечном итоге, хотя никто не осмелился произнести этого вслух, было найдено простое решение. То, о чем не знали другие ордены, не могло стать причиной для тревоги. Хотя подобное устраивало не всех, но, по крайней мере, сейчас существование Волькера должно держаться в строжайшей тайне.

Серебряные Черепа даже не подозревали, что Гурон Черное Сердце узнал о том, что они пытались так тщательно скрыть.

Отбросив мысли о вынужденной секретности, Коррелан сосредоточился на работе. Позади него Иеремия радостно болтал с Волькером, казалось, его совершенно не заботило, отвечал ему Возрожденный или нет. Пару раз Волькер издавал одобрительный звук или задавал уместные вопросы. Этого было более чем достаточно, чтобы навигатор оставался довольным. Все это время тон Волькера был отстраненным и хирургически точным. Среди тех, кто с ним общался, ходило мнение, что последняя частичка человечности Волькера Страуба слилась с «Грозным серебром» и от нее более ничего не осталось. Янус, как и Коррелан, смог на одно ужасающее мгновение увидеть человеческую душу Волькера. Тот краткий миг проявления человечности исчез навеки.

Но все то незначительное время, которое Волькер проводил с Иеремией, было по-своему мучительным. Казалось, что маленький навигатор становился для Волькера последним островком человечности, которого тот больше нигде не мог отыскать.

После жертвы, на которую пошел юноша, Коррелан понимал, что уже не сможет ни в чем ему отказать.

Освещение в комнате было слабее, чем в камере, где его до сих пор держали, и глазам потребовалось несколько секунд, чтобы привыкнуть. Когда он сделал шаг вперед, на его ногах и запястьях до смешного громко зазвенели оковы. Цепь, которая проходила через кандалы и крепилась к кольцу на шее, сильно стесняла его движения.

— Зачем ты показываешь мне это? — спросил он фигуру позади. — Я ведь сказал, что не стану служить ни тебе, ни твоему падшему повелителю.