Алиний замолчал.

— И кто же прав в этом споре? — нетерпеливо спросила Комета.

Лекарь улыбнулся:

— Точно такой же вопрос я задал своему старому учителю.

— И что же он ответил?

— Вифнутий сказал, что в это время рядом проходил простой крестьянин и случайно раздавил всех споривших муравьев-философов.

— Забавная притча… — сказала Комета и задумалась.

— Вполне возможно, что это не притча. Вифнутий имел более сильный талант, чем у меня. Он видел и знал больше, чем я.

— Он общался с богами или только с муравьями?

— Не иронизируй, Комета. Вполне возможно, что есть существа, для которых мы — меньше чем муравьи.

— Ты имеешь в виду сказки про Шира-Вада-Дагна? — девушка усмехнулась и привела свой самый главный довод: — Ни в одной из своих жизней я не встречалась с богами.

— Что такое три твоих жизни по сравнению с бесконечным множеством миров? Вполне возможно, что ты еще встретишься с теми, чье существование отрицаешь.

— Возможно… — эти слова навели Комету на мысль о том, что есть один очень простой способ избавиться от возможных мучительных пыток и непременной казни. Смерть. Смерть и последующее возрождение в новом теле. Надо только броситься на первого же вошедшего солдата, завладеть его оружием и обратить его против себя.

Но Комета подумала, что это будет равносильно сдаче, признанию своего поражения. Пусть лучше она погибнет на плахе, но останется Леди Кометой, гордой и несломленной. Комета даже сама себе не могла признаться в том, что ее страшит вероятность окончательной смерти. Кто мог бы дать гарантию того, что, прожив три жизни, в четвертой она также будет осознавать все свои предыдущие воплощения? Комета ощутила вкус бессмертия, и теперь хотела наслаждаться им снова и снова.

Найя Кайдавар бросилась со стены замка потому, что не знала о возможности нового возрождения. Латэла Томпа считала предыдущее воплощение сном и не придавала ему значения. Комета же знала о своих прошлых жизнях и надеялась на то, что цепь перерождений не прервется. Но что надо для этого сделать? Может быть, то, что она не погибла под ударами прикладов, говорило о том, что она должна задержаться в этом мире и не торопиться в другую жизнь? Но кто мог решать ее судьбу? Кто подал этот знак, если это вообще следовало считать знаком, а не ее собственными проявившимися возможностями?

— Если боги все-таки существуют, то и я тогда хочу стать богиней, — произнеся это, Комета уже в который раз поймала себя на мысли, что нечто подобное она когда-то от кого-то слышала.

Но стоило ей только попытаться разобраться, откуда появилось это воспоминание, как от головной боли потемнело в глазах и зазвенело в ушах. Комета бросилась к бочонку в углу подвала. Ее вырвало. Это отвлекло ее от размышлений, и головная боль сразу стихла.