Я обернулась — и проснулась дома.

* * *

В следующий раз я оказалась в Городе через несколько дней. Я узнала — вспомнила — его не сразу, но когда узнала — обрадовалась: мне нравилась большая вода. Пусть даже и во сне.

За время моего отсутствия Город стал будто бы ярче, объемней: из открытых дверей кафе пахло рыбой или выпечкой, большие зеленые ягоды, в изобилии падавшие с деревьев на тротуар, громко лопались под подошвами моих кроссовок. Иногда я замечала людей: они сидели за столиками или шли мне навстречу, о чем-то переговариваясь на неизвестном языке… Их было немного — на порядок меньше, чем можно было бы ожидать в курортном городке в предзакатный час, и меньше, чем в прошлый раз.

Я дошла до края уже знакомого пляжа. Под навесом все так же стояла обувь; та же самая обувь, как поняла я спустя мгновение: в ряду после примечательных шлепанец прибавилось еще две пары женских туфель. Я взглянула на океан, ожидая увидеть купающимися их обладательниц — и впервые за время в городе почувствовала тревогу: в воде никого не оказалось. И на пляже было почти пусто: только давешний франт в белой рубашке все так-же прохаживался вдоль берега, устроилась на шезлонгах пара семей с детьми, да возился у катера старик в темных очках и линялой гавайке.

— Ну, дела, — пробормотала я, ни к кому не обращаясь. Медленно, преодолевая внутреннюю дрожь, подошла к воде. Океан размеренно дышал; иссиня-зеленые волны накатывались на берег. Там, далеко в бухте, на непроглядной глубине, кто-то есть, подумала — почувствовала? — я. Тревожно-щекочущее любопытство гнало меня вперед, и все же я не решалась сделать следующий шаг.

— Кто? — требовательно спросили меня откуда-то сзади; но звучный баритон мог принадлежать только мужчине-франту. — Ты знаешь. Ведь это твой сон, — добавил он с какой-то скрытой укоризной.

Через мгновение я поняла, что в самом деле знаю; всегда знала. Здесь не было места хтоническим кальмарам или кровожадным кайдзю. В бухте дремало иное.

— Ревун, — одними губами прошептала я. — Там… Ревун. Но почему они?..

Глубина манила, но зову можно было сопротивляться. И все же люди входили в воду и не возвращались.

Я обернулась на навес с оставленной обувью и на своего собеседника. Он был выше меня почти на голову. Хищный нос с горбинкой, чуть раскосые глаза, тонкие губы — лицо его оказалось красивым, но неприятным.

— Игорь, — ответил он на второй, незаданный вопрос.

— Почему люди уходят? — требовательно повторила я.

— Когда люди уходят, — поправил он.

— Ну?..

— Когда страх перед тем, что там есть, — он посмотрел на бухту, — отступает перед страхом, что там ничего нет. Только вода и камни на дне. Нет чудовищ, нет Древних, нет неведомого… Они уходят искать. Ты помнишь, как впервые здесь оказалась?