А девушка уставилась на его руку — большую, сильную, мозолистую. Вчера он вытянул ее из воды как котенка. Что же будет, окажись они в одной постели? Хотя, ясно, что будет. Встретит свою смерть в страшных муках.

— Бояться? — усмехнулся.

Какие же у него клыки. Вроде небольшие, но острые, на одном поблескивает кольцо. И снова в нос ударил запах полевой травы. А Тарос потянулся и стянул с нее платок. Тотчас на хрупкие плечи упали светлые локоны.

— Бэр Тарос, — похлопала его по загривку Макора, — ты бы шел по своим делам. Или решил в мои помощники заделаться? Так, я с радостью. Орук ты у нас сильный, тесто месить будешь, коренья чистить.

— Мы еще увидеться, — произнес низким голосом, глядя на перепуганную девушку. — И скоро, — затем поднялся, затолкал платок Эйвы себе в карман и ушел.

Марока разве что головой покачала. Поняла орчанка, не даст он теперь покоя девчонке, так и будет преследовать. Раз схватил запах, не отпустит. Эйва в свою очередь кое-как справилась с порывом разрыдаться да принялась за крупу. Она в окружении врагов, она полностью в их власти, что захотят, то и сделают. И большой разницы нет, кому ее определят — вожаку ли или второму зверю.

Через полчаса Эйва высыпала гримеху в большой чугунный чан, что висел над открытым огнем, залила зерна водой.

— Габан, — довольно кинула Макора, — теперь ждать два часа. Гримеха разбухнуть, и я положить в нее мясо, перец, красных кореньев, яблок. И еще на два часа.

Пока крупа томилась, орчанка резала мясо, а Эйва мыла тарелки, которые принесли Риа с Экриной.

— Дай-ка помогу, — Риа уселась около подруги, — ох, ты бы знала, что творилось в трапезной. Мне Экрина рассказала.

— И что там творилось?

— Тарос ни с того ни с сего рассвирепел. Даже жрать не стал, демон проклятый. Наверно вся стража слышала, как зубами скрипел. А потом и вовсе стол перевернул.

— Орки. Чего от них еще ждать, — пожала плечами.

— Бедная Экрина. Теперь трясется вся. Она ведь как раз подошла к нему, чтобы тарелку поставить. Вдруг он выбил ту из рук и вот, стол перевернул.

— Ох, — уставилась на Риу. — И как она?

— Говорю же, бледная вся, дрожит. Боится, что чем-то разгневала зверя, что накажет её. Хотя бедняжка и сделать-то ничего не успела… плохого.

— На погибель мы здесь, — и уложила чистую тарелку на стопку других.

— Эйва?

— М-м?

— А ты споешь сегодня еще? Уж очень нам с девчонками хочется послушать.