— Назад! Бришер, отходим!

Капитан заслонил меня телом, отдал краткие команды. Алые по сторонам обнажили оружие. Я деловито спрятал печать в карман. Без нее никто не сможет восстановить полномочия Коронного совета.

— Болван! Крейн тупой! — орал с пола Аджи, плюясь зубами. — Это тебе не поможет. Двадцать минут! У тебя ровно двадцать минут полномочий! А потом… ты станешь простым человеком, и я позабочусь…

Тик-так, шшшух-шух…

Действительно, двадцать минут. Мы успеем. Я подбежал к трибуне и схватил песочные часы.

— Бришер. У меня двадцать минут полномочий. После этого я перестану быть архканцлером. Вы согласны, капитан?

— Определенно.

— Но всякий, кто попытается воспрепятствовать мне в эти двадцать минут, повинен смерти.

— Определенно.

— Бежим!

— Держите их! — завопил Аджи. Но Алые заслонили ему путь.

Простые начали кричать. Им вторили Умеренные, гнев которых был направлен больше на Аджи, чем на архканцлера. Вскочил Хэвилфрай, поднялся с места анемичный Мармедион — единственные, кто мог мне воспрепятствовать, не рискуя своей головой, ибо я не мог казнить наследников трона. Одди Кронкер перемахнул трибуну, чтобы помочь своему патрону встать. Ревинзер смотрел на меня пустым совиным взглядом. Но никто больше не попытался меня задержать.

С часами в руках я начал пятится к двери. Бришер отпер ее, и мы выскочили наружу. По лестнице сбежали, практически скатились кубарем. Алые сопровождали нас. Толпа ветеранов приветствовала меня криками. Великие, Умеренные, Простые стояли сбоку, смешавшись, и смотрели, как мы пробегаем мимо.

Песок сыпался слишком быстро.

Вот и Варлойн. Я, Бришер, и десяток Алых ворвались в имперскую часть дворца.

Под дверями покоев Растара ждали Шутейник, Атли, несколько степняков.

— Все в порядке, мастер Волк! — воскликнул мой гаер. — Дверь они, конечно, заперли, только я ее отпер, замок уж больно простенький… Повозюкаться, правда, пришлось. А вот и ваши указы…

Я распахнул дверь пинком. Большая имперская печать подмигнула мне золоченым боком…

В другой комнате, за тяжелыми дверьми, возлежала на шелках и мехах хорошо пробальзамированная, прекрасно выпотрошенная мумия плешивого старца, обряженного в нечто вроде савана.

В нижнюю чашу начали ссыпаться последние песчинки.