— Говорят, что драгоценности подарила королю фея, и она же преподнесла его жене волшебное кольцо, пообещав, что пока владелица кольца его носит, будет для мужа самой красивой, самой желанной и любимой. И его величество Генрих до конца своих дней ни на кого не смотрел, кроме своей драгоценной Ленеке.

— Думаю, дело тут было не в подарке феи, а в красоте самой Ленеке, — фыркнула госпожа Блумсвиль. — Она могла сводить мужчин с ума одним только взглядом и без колдовских штучек.

— Но кольцо-то существует, — резонно заметил господин Штосс. — В день рождения королевы Ленеке его всегда выставляют в кунсткамере, чтобы каждый мог посмотреть на эту диковинку. Я тоже его видел. Чудесная старинная работа из белого золота с огромной жемчужиной в обрамлении бриллиантов.

— Какая-то счастливица скоро примерит его на пальчик, — завистливо сказала госпожа Любелин. — А моя глупышка только летом выскочила замуж за сына мельника. Поторопилась…

— А моя Эрмелин попытает счастья, — произнесла госпожа Блумсвиль, не скрывая торжества. — Она в первом ряду. В красном платье. Король точно ее заметит — платье так и бросается в глаза.

— Думаете, он посмотрит на платье, не заметив ее личика? — сладко спросила госпожа Любелин. — Помилуйте, дорогая Амалия, ваша дочь напоминает подмороженное яблоко.

— А ваша, — не менее сладко ответила госпожа Блумсвиль, — мешок с мукой. Моя-то Эрмелин пусть лицом не вышла, зато стройная, как лань.

— Я бы сказала — худая, как палка, — огрызнулась госпожа Любелин.

Ссора надвигалась, как ураган, и я протолкнулась на несколько шагов вправо, чтобы не оказаться в самом эпицентре.

Но урагана не случилось, потому что в этот самый момент в город въехали красные сани, застланные медвежьими шкурами, запряженные шестеркой белоснежных лошадей.

Король сидел в красных санях, глядя перед собой, и даже не соизволил помахать рукой или улыбнуться.

— Похоже, он не рад, что женится! — хихикнула госпожа Любелин. — Говорят, у него отвратительный характер!

— Будет отвратительным, когда собственные родственники пытались убить тебя раз двадцать, — заметил господин Штосс.

— А вам все бы сплетничать! — возмутилась госпожа Блумсвиль, срывая шаль и размахивая ею, как флагом.

Зазвонили колокола, горожане восторженно завопили, а невесты выпустили из озябших рук голубей. Музыканты старались вовсю, но флейты тонули в шуме людских голосов и колокольного звона.

Перепуганные птицы взмыли в небо белоснежным облаком, но одна метнулась из белой стаи и села на облучок королевских саней. Странно, но это был не голубь, а какая-то другая птица — мелкая, как воробей, но со светлым опереньем и длинным раздвоенным на конце хвостом.