– Ладно. Попробуем проверить, помогут ли вам родные стены, – вздохнул он. – Таблетки выпишу посильнее, придёте, скажем, через три дня,и посмотрим на динамику. Если улучшений не будет – положу в стационар.

   В клинику я явилась на третий день после возвращения в Шорру. Не то чтобы чувствовала необходимость, просто хотелoсь чем-то занять время: находиться одной дома было мучительно.

   Первые сутки я разбирала вещи, мылась, отсыпалась и убирала накопившуюся пыль, потом закупалась продуктами и готовила. Вчера прошлась по магазинам в поисках нового пальто, изо всех сил стараясь не вспоминать при этом Клари, где осталось предыдущее. Выслушала на работе на удивление искренние заверения, что меня ждут обратно. Одна польза от моей поездки всё-таки нашлась: за декаду основной шум улёгся,и новость благополучно покинула не только первые полосы газет, но вообще повестку всех более-менее значительных изданий.

   Сегодня наконец должна была вернуться из какой-то меcтной командировки Ангелика, мы договорились встретиться ближе к вечеру, а день оказался совершенно свободен. Вот и принесло меня к целителю. К лучшему, наверное. Может, совсем идеально было бы, если бы он сразу запер меня в клинике, но настаивать на этом я не стала, даже несмотря на то, что слабо верила в собственное исцеление в родных стенах: слишком они для этого давили.

   В просторной квартире было пусто. Я раньше никогда этого не замечала, наоборот, радовалась открытому пространству и большому количеству места, с удовольствием выбирала обстановку. Собственно, я потому и предпoчла жильё на окраине, что оно было гораздо дешевле, нежели в центре, и я могла позволить себе большую площадь.

   Но сейчас всё это угнетало. Особенно ночью. Я плохо спала, металась и постоянно прислушивалась к царящей в комнатах тишине, которая прежде казалась уютной. Я всерьёз жалела, что не могу сейчас выйти на работу, и, направляясь к менталисту, где-то в глубине души лелеяла надежду на выписку. Толькo, конечно, не всерьёз: я прекрасно понимала, что не в том сейчас состоянии. Никаким спокойствием и душевным равновесием даже не пахло, выдержка моя канула в Разлом,и в таком состоянии заниматься разбором уголовных дел – весьма паршивая идея.

   Самое обидное, я даже сознавала, что мой нелепый побег из Клари – это тоже форма истерики, что взрослые люди так себя не ведут, что надо было поговорить или хотя бы спокойно попрощаться. Но при мысли об этом накатывала паника. Я понимала, что попытка откровенного разговора закончится признанием в собственных чувствах, а оно неминуемо выльется не в тихую, а в шумную истерику, не дай Творец с уговорами, просьбами и обидами. А устраивать некрасивые сцены и, больше того, вешаться на мужчину было гораздо противнее, чем тихонько удрать.