И выругался сразу на четырех языках, включая в многоэтажную композицию несколько русских матерных слов.

   - Смотри, – он показал на трофей - офицерскую катану. - Отобрал у японца. Мелкий такой говнюк, прыгал вокруг, как кузнечик. С мечом – на меня, представь себе?

   - А ты?

   - А у меня был револьвер.

   - Как там... вoобще? - тихонько спросила Таня. - Ты так долго не писал, я вся извелась.

   В ответ он лишь вздохнул, сжал в колючих от мозолей ладонях лицо жены и с какой-то отчаянной жадностью поцеловал, наплевав, что за ними сейчас наблюдает вся улица.

   - Ничего, все могло быть гораздо хуже. Сегодня у нас какое число?

   Сян Юн до сих пор путался в западном календаре.

   - Тринадцатое.

   - Вот видишь! А эти п... поганцы собирались штурмовать Нанкин еще 7-го. Ломились прямо как будто их тут кто-то ждет. Мартышки островные!

   И в этот момент Татьяна услышала, как лопнуло небо. Как если бы оно на самом деле треснуло пополам, с грохотом и скрежетом, со звоном и гулом,и свалилось на Поднебесную oдним большим куском. Но небо, конечно, и не думало падать. Над утренним Нанкином привычно голубела зимняя высь, предвещая солнечный день.

   -Тихо-то так, - сладко зевнул Сян Юн. – Прям уже забыл как это, когда ни стрельбы, ни канонады. Наконец-тo помоюсь, пoем и спать лягу. В настоящую кровать... Так, а где мой сын?

   Сяомин извивался на руках у ревущей от радости Илинь и тянул ручки к отцу.

   - Парень, да ты совсем большой! - воскликнул тот, подбросив визжащего мальчонку в воздух. - Расти скорее, и папа подарит тебе пулемет.

   «Какой чудесный сегодня день, - подумала Таня. - 13 декабря 33 ? Надо будет запомнить».

   33 – в нашей реальности в этот день началась печально известная «Нанкинская резня», устроенная японскими оккупантами после взятия города, одно из самых крупных преступлении против человечности в истории Второй Мировой войны.